Воздушный замок с видом на пропасть

22
18
20
22
24
26
28
30

Чтобы облегчить страдания мужа, Наденька ударилась в оккультные науки и стала изучать процедуру проведения спиритического сеанса.

Как—то включив телевизор, она с изумлением увидела своего мужа в шоу, где он трогательно рассказывал об общении с умершей матерью.

Не выдержав, она завела с ним об этом разговор во время ужина.

– Я не совсем понимаю, зачем ты рассказываешь прилюдно такие интимные подробности? Ведь это очень личное, тайное, духовное…

Альберт неожиданно пришел в ярость и, швырнув вилку, зарычал.

– Любишь ты испортить настроение! А почему я должен это скрывать?! Что в этом дурного?! Я человек публичный, и многим интересно знать про меня, про мой внутренний мир!

Наденька струсила и ретировалась.

– Ты меня не понял, я имела в виду другое…

Но было поздно, Альберт ушел в свой кабинет и закрылся.

Убрав со стола, Наденька отправилась в спальню. Слабо освещенные лестница и коридор своей мрачностью вдруг навели на нее жуткую тоску и в памяти всплыли слова Беллы Борисовны, которые она время от времени повторяла, что в доме живет зло. И тут же в ее головке родилась идея, о которой она решила рассказать Альберту.

Глава 40. Сушкина вырвалась на волю

Никогда Мария Сушкина не думала, что попадет в такую скверную историю. Перспектива проработать в этом доме взаперти и бесплатно около двух лет угнетала ее. Наблюдая за супругами, Мария начала подозревать, что они нарочно придумали историю с деньгами. Наверняка мошенники. Только все равно она не понимала, зачем им нужна.

И только сегодня наступила ясность.

Утром за завтраком, когда она наливала им в чашки дешевый, растворимый кофе, хозяин коварно пропел.

– Ты не хочешь, чтобы мы простили тебе долг, и дали свободу?

Несчастная пленница от неожиданности даже кипяток себе на руки пролила. Швырнув чайник на место, она залепетала.

– Конечно, хочу.

– Ты с кипятком—то поосторожнее, – прикрикнул он, – а то останешься здесь насовсем, во дворе тебя и зароем.

– Я нечаянно, – жалобно проблеяла она.

– Ладно, садись, поговорим, – сменил он гнев на милость.