Почти все дни и ночи прошедшего года они провели вместе, и тоска от предстоящей разлуки ещё была абстрактным понятием. Расклад казался допустимым: они будут звонить и писать, а летом Сесилия приедет в гости. Это даже хорошо, что не будет никаких отвлекающих факторов. Мартин слышал, что перед важными поединками боксёры объявляют целибат. Ничего плотского, вместо этого он обратит своё либидо в литературу, и на этот раз роман будет дописан.
– Я как бы
– Конечно.
– Представь, что вся твоя жизнь – это площадка для разгона, и ты должен оказаться в определённой точке, и именно в этой точке всё и начнётся. Или лучше взять врата. Представь. Ты въезжаешь в открывающиеся врата. И вся твоя жизнь была подготовкой к этому. То есть врата – это символ чего-то более экзистенциального. Это судьба, и пусть даже Сартр ничего не говорил о «судьбе», на самом деле ему очень не нравилось само понятие «судьба» и, скорее, то, что человек верит в неё как в нечто такое, что решает и управляет жизнью за рамками того, что человек может контролировать и за что способен отвечать сам. В любом случае, если на миг позволить себе более приземлённое толкование этого понятия, «судьба», то она и заключается в том, чтобы пройти через эти врата. Человека привёл сюда его жизненный путь, и теперь он должен сделать шаг или прыжок – Кьеркегор, ещё один экзистенциалист, говорит о
– Я читала Кьеркегора.
– Разумеется… э… о чём я говорил?
– Прыжок через врата.
– Да, в эти врата ты должен прыгнуть сам. В этом-то всё и дело. Осмелиться, решиться и броситься вперёд. Экзистенция, если присмотреться, есть не более чем долгий призыв к смелости. Отпусти и займись сёрфингом на глубинах неуверенности, хватит плескаться у берега, где безопасно и ты находишься в поле зрения родителей.
– А что по ту сторону?
– Что?
– По ту сторону врат?
Пока они готовились к поездке, Сесилия всё больше времени отдавала беговым тренировкам.
Поначалу Мартину было сложно вписать Сисси-спортсменку в образ своей девушки. Только для тренировок она собирала волосы в хвост и носила спортивный костюм и футболку. Только на тренировках её можно было перепутать с любой другой фанаткой физкультуры. Стиль её бега был слегка забавным (прямая спина, вздёрнутый подбородок), и бегала она не по специальным дорожкам, а там, где ей хотелось, чаще всего в центре города.
Сам Мартин ещё в ранней молодости понял, что в соревновании между Телом и Мыслью надо принять чью-то сторону. Он предпочёл Мысль, вследствие чего прекратил стремиться к тому, чтобы хорошо играть в командные игры, владеть мячом и развивать координацию. Но просто отказаться от спорта было недостаточно; требовалась демонстрация убедительного презрения. И Мартин демонстрировал его, заявляясь на стадион «с подвёрнутой ногой» и читая Камю. Если дело происходило на открытых трибунах, он ещё и курил, чтобы подчеркнуть, как мало его беспокоит объём собственных лёгких.
Судьба, похоже, этому слегка противилась, поскольку наградила Мартина некоторым спортивным талантом. И так как Мартин всегда поддавался искушению стать первым в классе в чём бы то ни было, он приходил для участия в забеге на восемьсот метров, ставил свои тонкие ноги, торчащие из шортов, которые он надевал раза четыре в год, в стартовую позицию – и отдавал себя на волю Тела.
Самым странным оказалось то, что, когда ты бежишь, тебе не надо думать. Не надо следить за другими людьми или непредсказуемыми, хитрыми мячами. Не надо делать ставку на единственный бросок, который мог быть неудачным. Бег – это возможность стать лучше. Даже когда ты состязаешься с другим, это не значит, что ты напрямую меришься силами, как в боксе или борьбе, где тебя побеждают открыто. В беге не нужен партнёр или соперник и нет риска проиграть. Сам не желая в этом признаваться, Мартин всё же иногда бегал, и поэтому три года подряд подтверждал собственный рекорд на восьмисотметровке, что их учитель физкультуры называл чудом физики.
Сесилия бегала определённое количество раз в неделю, постепенно увеличивая дистанцию, и скоро должна была дойти до нескольких миль. Она бегала по утрам. Бегала под дождём. Для тёмного времени суток обзавелась безобразной светоотражающей курткой.
А потом она бросила курить, и Мартин задумался, не слишком ли далеко она зашла. Это было вечером в четверг, поздней осенью, все они устали. Мартин устал от литературоведения, потому что он только и делал что читал, читал, читал и никак не мог прочесть всё что нужно. Сесилия устала, потому что занималась параллельно на двух отделениях, немецким и истории идей, писала курсовую и только что пробежала две мили. Густав устал, потому что снова погрузился в фазу как-художник-я-никто и дни напролёт спал. Но они отправились в «Юллене Праг», где поужинали, выпили пива, и существование уже начало казаться всем немного приятнее. После еды Густав вытащил портсигар своего деда-сибарита, утонувшего во время ночной прогулки на парусной яхте у мыса Антиб. Он предложил сигарету Мартину, и тот взял, а потом Сесилии, которая, ко всеобщему удивлению, произнесла:
– Нет, спасибо. Я бросила.
– Ты бросила? – переспросил Мартин.
ebooksa