– Я кое-что посоветовал ему, чисто из соображений профессиональной этики. Мы несколько раз встречались. Но потом он перестал звонить. А до этого звонил мне каждую пару недель. И вдруг… как отрезало.
– Когда вы в последний раз с ним разговаривали?
– Точно не скажу. Наверное, где-то летом. Может, чуть позднее.
Карвер неловко поерзал на диване. Неужели пациенты этого профессора платили за то, чтобы сидеть здесь? Это один из самых неудобных диванов, на которых он когда-либо сидел! Будут ли они с Эбби когда-нибудь обмениваться шуточками по этому поводу? «Помнишь, как мы с тобой ходили на терапию для семейных пар – всего через пару месяцев после того, как начали встречаться? Ха-ха-ха!»
Вряд ли.
– Он не говорил, насколько ему удалось продвинуться в этом исследовании?
– Теодор был настроен просто-таки восторженно. Похоже, ему удалось найти очень большое интернет-сообщество, которое соответствовало его теории. Он заводил там друзей, проводил интервью…
– А он не сказал вам, что это было за сообщество?
– Нет. Да я и не спрашивал. У меня сложилось впечатление, что он не хотел разглашать какую-либо информацию.
– Он когда-нибудь упоминал при вас имя Нил Уайятт?
– Нет, насколько я помню.
– А как насчет прозвища Гусеница?
Лэндсмен нахмурился.
– Определенно нет. Я бы такое запомнил.
– Он не казался встревоженным или испуганным, когда вы с ним общались?
– Нет, настроение у него было в основном приподнятое.
Карвер побарабанил пальцами по подлокотнику дивана.
– Вы сказали, что с той кандидатской программой он взялся не за свое дело. Что вы этим хотели сказать?
– Вообще-то я предпочел бы не вдаваться в такие подробности. Мне это как-то не с руки. Лучше у него самого спросите.
Карвер вздохнул.