Возможно, что Сабуров запутался бы в бумажных лабиринтах музея, и не только шести месяцев — всей оставшейся жизни не хватило бы ему даже на то, чтобы хоть с приближенной полнотой составить список опубликованного на разных языках о Советской России, о революции, о пятилетках, о Великой Отечественной войне, как войну против гитлеровской Германии называли и называют советские люди. Помогла мисс Порция Браун. Она взяла на себя труд набросать для него несравнимо более сжатые, чем это делал он, списки необходимой литературы да и в них отметила как первоочередное и обязательное чтение далеко не все. При всей ее голубоглазости, женственности и улыбчивости мисс Порция была и не глупа и весьма деловита. С ее помощью Сабуров нащупал верную дорогу. Взятие власти большевиками, гражданская война, восстановление хозяйства в стране, борьба с оппозицией в большевистской партии после смерти Ленина, роль Сталина в этой борьбе, индустриализация, коллективизация, Отечественная война, послевоенный период строек и развития — вот как под водительством американки выстраивалась линия его чтения. Книжные тексты подкреплялись фотографиями в журналах, материалами газет с их текущим хроникальным освещением событий.
Поразило Сабурова обилие эмигрантских изданий. Сидя год за годом в Италии, в своей Вариготте, куда ни зарубежных, ни советских русских никогда и никакими ветрами не заносило — кроме на треть русской жены Антониони, давным-давно утратившей связь с Россией, да жены коммуниста Спады, — он почти ничего не знал о послевоенных делах эмиграции. Как, чем живет эмиграция, да и вообще живет ли она, не ассимилировались ли те два или три миллиона беглецов, которые покинули родину после семнадцатого года, — все это ему было совершенно неведомо. Боясь привлечь чье-либо внимание, вызвать подозрение досужих соглядатаев, он даже русских эмигрантских изданий не выписывал. А сами они никакими иными путями до Вариготты не доходили. И вот после долгой полосы глухого забвения всего русского, всего былого, казалось, навсегда исчезнувшего из его жизни, в руках Сабурова «Новый журнал», издающийся на русском языке в Америке, нью-йоркская газета «Новое русское слово», какие-то «Грани» и «Посев», альманах «Мосты», газета «Русская мысль», нечто такое, которому дано название: «Общественно-политические тетради Зарубежье», — издающееся в Мюнхене… Уйма — горы, монбланы — книг, журналов, газет на русском языке, изданных за пределами России. И все они датированы последним годом, последними месяцами, последними днями. Совершенно все свежее, типографская краска еще пачкает пальцы.
Глаза разбегались, скользя по листаемым страницам. Вот Сабуров взял в руки «Новее русское слово». На первой странице газеты — траурное объявление в черной рамке: «Скоропостижно скончалась моя дорогая, горячо любимая жена Эвелин. Заупокойная служба в похоронном бюро Кэмпбелл, Медисон Авеню и угол 81 улицы, Нью-Йорк». И подпись, которая ошеломила: «Майор Александр Северский». Какой же это Северский, не тот ли известный авиатор? Да, конечно, это он. На одной из внутренних страниц можно было прочесть, что покойная Эвелин была дочерью профессора медицины доктора Рутерфорд Оллинфан; в 1925 году она вышла замуж за русского летчика, инженера, авиационного конструктора. Русский авиатор, где же он подвизался все годы, пока Сабуров сидел в итальянской Вариготте? И об этом было сказано в объявлениях. Ему, «мужу покойной и своему директору», «искреннее соболезнование» выражали! все служащие «Электронатом корпорейшн».
Объявления подобного рода так и лезли в глаза. «Состоялись похороны В. Н. Салато, бывшего председателя ОРОВУЗа (Объединения русских, окончивших высшие учебные заведения за рубежом)». Со своей Делией он, Сабуров, и представить себе не мог, что где-то и такие объединения существуют. «Бывшего кадета I корпуса В. Дмитриенко, который напечатал в „Новом русском слове“ статью о Суворове и Первом кадетском корпусе, просят сообщить свой адрес в отдел хроники». Можно себе представить, что это за бывший кадет! Лысый бородач, беззубый и глухой, лет семидесяти пяти — восьмидесяти. Да…
В одной из газет печатается с продолжением роман какого-то Виктора Гроссмана «Орион». Вытащили к 50-летию Октябрьской революции заново перепечатывают старые статьи Николая Бердяева, в которых философ-мистик доказывал, насколько точно Достоевский в романе «Бесы» охарактеризовал русских революционеров и революцию. Вновь извлекли на свет божий и книгу Мельгунова «Как большевики захватили власть», бесконечно давно изданную в Париже. В предисловии автор книги назван одним из лидеров «партии народных социалистов».
Все то же, все то же, что и сорок и пятьдесят лет назад. Только варево стало жиже, безвкусней, будто бульон из мозговой косточки, которую варят по третьему разу.
Наткнулся Сабуров в газетах на «Письмо в редакцию», подписанное полковником Олегом Ивановичем Пантюховым, «старшим русским скаутом и основателем движения русских скаутов-разведчиков (1909 г.)». Письмо было озаглавлено так: «Черный год». Ни больше, ни меньше. Старший русский скаут писал: «Все мы, русские люди, с горечью переживаем сейчас пятидесятилетнюю годовщину того бедствия, того несчастья русского, которое наши русские газеты озаглавливают: „Трагическая годовщина“, „Траурная годовщина“ и т. д… Пятьдесят лет назад — выстрелы по Зимнему дворцу, выстрелы по Ивану Великому и старому Кремлю Московскому — это были выстрелы по всей нашей матери России. Наши добровольческие белые армии героически старались отстоять Россию, но лживые обещания красных и поддержка их теми странами, которым хотелось разрушить Русь, — все это не дало победы, и разруха нашей родины началась».
Полковник Пантюхов, полковник Пантюхов?… Старший скаут?… В памяти Сабурова возникали картинки конца двадцатых годов. Тогда он тоже состоял в отряде скаутов в Баварии. Ему вспомнилась выправка полковника Пантюхова — по фотографиям из Джембори, в Англии. В 1929 году в Джембори происходил всемирный слет скаутов. Среди других отрядов промаршировал перед трибунами и отряд русских парней под трехцветным российским флагом. С приходом гитлеровцев к власти русских скаутов очень скоро превратили в белорубашечников — в русское фашистское формирование.
Теперь вот «старший русский скаут» вспоминает о том, как в 1910 году в Царском Селе он представлял своих питомцев родоначальнику скаутизма английскому генералу лорду Баден-Пауэллу.
Каждый ворошит свое, каждый о своем вздыхает. И все это трупы, и все это полутрупы. Недаром же эмигрантские газеты пестрят такими объявлениями: «Похоронное бюро Ф. Волынина. Первоклассные похороны за минимальные цены. Часовни с аппаратами охлаждения. Нью-Йорк. 123. Восток 7-я ул.», «Похоронное бюро Петр Ярема. Лучшие похороны за самую дешевую цену в Нью-Йорке, Бронксе и Бруклине», «Памятники мраморные и гранитные устанавливает П. А. Карасик. Район Спринг Валли, близ „Ново Дивеева“. Первоклассная работа с многолетней гарантией», «Памятники, мавзолеи, статуи ставит на всех кладбищах Константин М. Карлович».
И вместе с тем, конечно, как всегда в жизни, рядом с гробовым входом играет и младая жизнь. Парижские русские рекламируют «Ресторан-бар „Калинка“, „Винно-гастрономический магазин В. Ростовцева“, где „как всегда, большой выбор русских и заграничных продуктов“. На Больших бульварах, оказывается, существует ресторан „Тарас Бульба“. „С украинским фольклором в живописной обстановке“. Где-то есть ресторан „У Любы“, где-то „Ля Водка“, есть „Московские колокола“, с блинами и расстегаями, русскими плясками и цыганскими песнями.
Кому надобны услуги похоронных бюро, кто нуждается в надгробьях, в мавзолеях и памятниках, — понятно. «Старшие скауты», «бывшие кадеты» — сегодня они уже еле волочат ноги. Их срок подходит. Но кто-то ведь еще кушает и блинки, хлебает ушицу с расстегаями под звон московских колоколов, кто-то хочет цыганской тряски плечами и бюстами. Кто же это и насколько они многочисленны, насколько серьезны?
Мисс Порция однажды положила перед Сабуровым листовку, широковещательно озаглавленную «К интеллигенции России». Сабуров читал: «Исполнилось 50 лет, как произошла революция, изменившая жизнь нашей родины и принесшая с собой множество бедствий. Эта годовщина побуждает нас обратиться к мыслящим людям России с призывом еще и еще присмотреться к пережитому и подвести ему итоги».
Итоги, по мнению авторов листовки, весьма плачевны. Россия разорена, инакомыслие в ней подавляется, идеи не осуществились, коммунизм себя изжил.
«Минувшие полвека не изменили извечных задач, стоящих перед обществом. Напротив, они скорее подчеркнули, что не погоня за утопией, а реальное и трудное дело постоянной организации и совершенствования социальных и международных отношений остается главным общественным делом и что оно может осуществляться нормальными и человеческими методами, без тех ненужных жертв, крови, мук, которых столько пришлось испытать России за 50 лет».
А на Западе зато совсем другое дело.
«Нельзя не видеть, что национальная политика ведущих держав после второй мировой войны перестала быть империалистической. Она меняется вслед за общими изменениями, постепенно направляющими жизнь народов в единое русло, в котором подлинные их интересы могут заключаться только в мирной созидательной деятельности. И если не произойдет ядерная война, движение в этом направлении будет продолжаться».
Надо только, чтобы Россия не трепыхалась и не способствовала возникновению ядерной войны.
«Переход жизни страны от борьбы к миру оздоровит и упорядочит в ней обстановку. А это даст надежную почву для утверждения свободы совести, слова, творчества и других свобод и прав, отнятых у граждан России, — тех свобод и прав, которые тщетно в нынешних условиях пытаются вернуть отдельные представители общества и без которых человеческой жизни не может быть».
Листовка, словом, — нельзя было этого не понимать — призывала интеллигенцию России менять порядки, менять строй. Как и что — рецептов не давалось, но авторы листовки звали завершить «один из самых тяжелых периодов в истории России». «Ясно только одно, — заканчивали они свой призыв, — на всех нас лежит ответственность за то, чтобы задача эта была решена».
ebooksa