То там, то здесь возникали митинги. Выступали коммунисты, социалисты, люди других партий и организаций. Лера не во всех из них разбиралась. Но ей было ясно, что все говорили об одном и том же — о том, что Италия не должна плестись в хвосте натовского блока, что итальянский народ и без американской указки способен найти верную дорогу для своего развития и процветания. Долой тех, кто играет с огнем новой мировой войны!
Расходиться стали только под вечер.
— Это очень ответственный момент, — сказал коммунист Эммануэле. — Никому нельзя оставаться в одиночестве. Не рассеивайтесь, товарищи, не разбегайтесь все сразу. Могут перехватать поодиночке.
Уходили по своим районам, по домам большими группами, завертывая по дороге в траттории, пиццерии, буфеты — подкрепить силы после более чем восьмичасового марша. Все были довольны проведенным днем.
Компания Эммануэле затащила Леру в пиццерию. Заказали на всех пицци — народное, очень распространенное кушанье, напоминающее открытый пирог с начинкой из разной разности. Можно заказать пицци с помидорами и другими овощами, можно — с острым сыром, можно — с «плодами моря»: креветками и ракушками. Потребовали и несколько кувшинов вина, к нему сыру, маслин.
— Когда вот так пройдешься среди тысяч твоих товарищей, начинаешь и себя уважать, — сказал Эммануэле, разливая вино по стаканам.
— Поэтому-то нам так старательно и навязывают всем телевизоры в рассрочку, — сказал Луиджи. — Чтобы сидели перед ними каждый в своей берлоге по отдельности и позабыли бы друг о друге.
— Совершенно верно, Луиджи! Ты даже не знаешь, как ты прав. — Старый Пьетро отпил вина. — Мне один швед рассказывал, что они там — он профсоюзный деятель у себя в Швеции — дошли до того, что даже общие профсоюзные собрания проводят по телевидению. Лежат по домам на диванах и слушают доклады своих лидеров. На улицу уже и ходить боятся: а вдруг там могут выстрелить!
— А мне один из Африки говорил… Там уже даже и не подумаешь, на что идут капиталисты, — вступил в разговор Пеппо. — Как шумиха среди рабочих на плантации, так сразу хозяева им бесплатные талончики в публичный дом выдают. Извините, синьора Васильева!
— Поодиночке-то многих купить можно. А вот когда массой, тут уж нет, рабочего человека не купишь. — Эммануэле еще подлил вина в стаканы. — А между прочим, синьора Васильева, ваш супруг, синьор Спада, был сегодня на улице?
— Он болен, — ответила Лера, чувствуя, что краснеет. — Температура…
Все замолчали и стали собираться по домам. Пожимали ей руки, предупреждали, чтобы не позабыла сумку с подарками, которую за нею так все время и таскали попеременке.
К себе домой она поднималась по лестничным ступеням, как на Голгофу. Видеть Спаду было уже совершенно невозможно. Он стал чужим не только ей, но даже своему итальянскому народу. Вот с кем связала она свою жизнь! Как подшутила над нею, московской комсомолкой, судьба!
Спада встретил ее буквально брызжа слюной, она чувствовала это на своем лице и отстранялась от него.
— Как ты смела, как смела лезть не в свои дела! В чужой стране, при чужих порядках! Мне уже звонили. Это же скандал, скандал! Ты там агитировала, провоцировала петь советские песни.
— «Рука Москвы»! — сказала она.
— Да, да, да! Именно. У меня могут быть неприятности из-за тебя.
— Сделаю официальное заявление, опубликую в газетах, что ты ни чего общего со мной уже не имеешь, что мы разводимся, и все. Это у вас, в Италии, развод «по-итальянски» — обременительное дело: жену надо непременно прикончить. А мы с тобой регистрировались в Москве, там разведут без убийств.
Назавтра было воскресенье. Спада сидел у себя в комнате, делал выписки из Достоевского. Лера возилась с Толиком, обдумывая положение. Надо было уезжать в Москву. Денег у нее для этого не было, а Спада своих, несомненно, не даст. Продать что-нибудь? Но у нее нет ничего такого, что стоило бы хороших денег. Один ширпотреб, чепуха.
Пришла синьора Мария Антониони.
ebooksa