Армия Возрождения борется с Лесом. Это вроде как хорошо и правильно. Вот только, помимо этой самой борьбы, в умах командиров очень часто бродят мысли о возрождении великой страны, о мировом господстве и тотальном диктате. По крайней мере, так это выглядит со стороны. А когда у людей мания величия, это обычно плохо для них заканчивается. Я читал про двух таких в интернатской библиотеке. Одного Наполеоном звали, а второго – Адольфом. Ни один, ни второй свои планы так в жизнь и не воплотили, а вот бед принесли немало. Проскакивает у меня иногда подозрение, что и наше, самое что ни на есть наивысшее командование также лелеет планы победоносного шествия по планете, освобожденной от Леса. Уж чересчур старательно нам в головы вдалбливают мысли о Великой Миссии, что ожидает каждого из нас. Наводит на размышления. Особенно когда узнаешь, что очередной отряд не вернулся из разведрейда, в ходе которого тем не менее были получены невероятно секретные данные. Только сначала данные поступают, а потом отряд не возвращается. Поневоле поверишь в страшные байки про Специальный Отряд Особого Отдела. Устраняющий неугодных, зачищающий шибко умных, искореняющий не в меру любопытных и стоящий на страже всех секретов Армии Возрождения.
Мыслями своими я ни с кем не делился. Несмотря на воспитание в одном интернате, ни с кем из товарищей по оружию так и не сошелся близко, потому и размышлял об этом сам. И в принципе меня все устраивало. Вплоть до сегодняшнего дня.
Двигатель басовито урчал, колеса глотали километры. Я сидел на броне, одной рукой сжимая цевье автомата, а другой – вцепившись в скобу, и изо всех сил старался не сверзиться вниз. Это было сложно, учитывая, что каждые две минуты меня сгибало пополам.
Ну, Дуняша, ну, удружила! Если не сдохну, обязательно по возвращении пару ласковых скажу.
Вчера вечером Дуня, дородная барышня из деревеньки у лагеря, с самого нашего появления оказывающая мне недвусмысленные знаки внимания, притаранила гостинчик – трехлитровую банку молока. Молоко я люблю. Ну, а так как дело было вскоре после отбоя, делиться было не с кем. Ну, я и приговорил всю банку. Не пропадать же добру?
Одно воспоминание о «гостинчике» заставило меня снова согнуться вдвое. Из люка показалась голова «комода». Выражение его лица ничего хорошего для меня не сулило.
– Ударник, блин! На базу вернемся – сначала броню всю отдраишь, и только потом в медпункт отпущу. Понял?
Я хотел ответить ему, однако меня снова скрутил рвотный спазм, и я едва успел отвернуться от драгоценного командира. Тот выругался и снова скрылся в люке.
Желудок немного успокоился. Сплюнув тягучую слюну, я подставил лицо прохладному воздуху.
С обеих сторон от дороги мелькал лес. Нет, пока не Лес с большой буквы. Однако он был уже близко. И чем ближе наша маленькая колонна к нему приближалась, тем тревожнее делалось на душе.
Катастрофа изменила многие привычки и обычаи, и в первую очередь отучила ездить на броне. Старшие офицеры, заставшие время до Катастрофы, рассказывали, что именно таким образом в основном передвигались бойцы раньше. Связано это было с тем, что бронетранспортеры – основной вид техники для передвижения личного состава – не особенно соответствовали своему названию. Легкая броня не держала даже пули, выпущенные из крупнокалиберного пулемета. А если по «коробочке» работали из гранатомета, то машина и вовсе превращалась в коллективный гроб. То же касалось и мин. Противоминного бронирования техника не имела как такового, а если уж «повезло» нарваться на заложенный фугас – пиши пропало. Выжить, сидя на броне, шансов было гораздо больше, чем спрятавшись в потроха псевдобронированного ящика. Вот и ездили так. Но время внесло свои коррективы.
Сегодня основным противником являлась сама природа, а с вооруженным врагом воевать приходилось намного реже. Мутировавшая рысь влегкую могла сорвать одного-двух бойцов, прежде чем кто-либо успевал среагировать. Да и при нападении птичьей стаи внутри броневика было гораздо уютнее. От разбушевавшихся пернатых мог спасти только огнемет, и то не всегда. Да и вообще, взбунтовавшаяся природа придумала массу способов отомстить человеку, веками издевавшемуся над ней. Неожиданно оживающие лианы, обвивающие тело и впрыскивающие какой-то яд сквозь многочисленные иголки, лопающиеся наросты на ветвях, выделяющие крайне токсичный газ. Окунувшись в реалии жизни с Лесом по соседству, легко понять, почему снаружи на технике обычно никто не сидел. А вот для меня сегодня сделали исключение. После того как меня в первый раз вывернуло на пол десантного отсека, единогласное голосование товарищей-солдат и отца-командира отправило меня на броню. Да я особо и не сопротивлялся. Видимо, потому и выжил. Единственный из своего отделения.
Дорога резко вильнула, делая крутой поворот, головной БРДМ дозора скрылся за деревьями. Следом – БТР первого отделения. И вот тогда-то, когда наша машина на какие-то секунды осталась одна, нас и припечатали.
Я не знаю, из чего по нам ударили – из гранатомета или РПО. Послышалось шипение, глухой удар, машину тряхнуло, а через миг я, подхваченный ударной волной, уже летел вперед, за секунду преодолев расстояние до обочины и тараня шлемом кусты. Сзади запоздало раздался грохот, и вокруг меня зашелестело. Осколки и обломки, дымясь, со свистом срезали верхушки кустов и сбивали молодые деревца. Когда металлический полыхающий дождь прекратился, я приподнял голову и осторожно высунулся из кустов.
В ушах противно звенело, из-за поворота доносились звуки боя, а прямо передо мной догорал остов бронетранспортера. Что-то шипело и трескалось, в воздухе висел тошнотворный запах горелой плоти. Я встал, сделал пару шагов, в глазах потемнело, меня качнуло и вновь швырнуло на землю. Падая, я успел выставить руки и уперся ими во что-то горячее и мягкое. Круги перед глазами разошлись, и меня, в который раз за сегодня, вывернуло прямо на дымящийся, обгоревший труп. Нашарив рукой автомат, болтающийся на шее, я скинул ремень, упер приклад в землю и, опираясь на оружие, тяжело поднялся. Голова кружилась, вновь подташнивало, и вообще – все намекало на то, что я снова потеряю сознание. Учитывая, что сейчас, скорее всего, подтянется группа зачистки, терять сознание мне не хотелось. И так сглупил, вылезая на дорогу, наверное, только клубы густого дыма, стелющегося по земле, и спасли.
Я снова отступил под призрачную защиту деревьев, оперся о сосновый ствол и нашарил на бедре аптечку.
Игла легко прошла сквозь ткань штанины, содержимое шприц-тюбика ушло в мышцу, и сразу же стало легче. Сумасшедший коктейль из противошокового и стимуляторов прочистил голову, отогнав мутную пелену прочь. В ушах перестало звенеть, стали отчетливо слышны звуки боя. Я перехватил автомат, лязгнул затвором, досылая патрон, и аккуратно двинулся на выстрелы. Быстро идти не получалось. Мало того, что меня еще время от времени покачивало, так еще и приходилось крутить головой во все стороны. На дорогу – опасаясь появления тех, кто за считаные секунды сжег живьем моих товарищей, под ноги – не желая влететь в какую-нибудь пакость, приготовленную Лесом, в сторону чащи и вверх – по той же причине. Одному стремно и сложно ходить, даже если это еще не настоящий Лес. В группе проще. Там каждый пасет свое направление. А здесь приходилось только на себя рассчитывать. Так что голова вертелась, как флюгер.
До места боя добрался только минут через пять. Моим глазам открылась плачевная картина. В пятидесяти метрах дымился БРДМ дозора. Судя по всему, его постигла та же участь, что и наш транспорт. А вот второй «коробочке» повезло больше.
Спарка молчала, видимо, нападающим удалось повредить пулеметы. Но экипаж и десант были живы. Во всяком случае, большая их часть. Ребята укрылись за корпусом бронемашины и изо всех стволов отстреливались от нападающих.
Когда я разглядел этих самых нападающих, то аж заскрипел зубами. Байкеры. Мотоциклисты-анархисты сраные. Черный рынок.