В «Анне Карениной» удивительным образом перемешаны гедонизм и самоистязание. Еще не успев пригласить нас в начале романа на роскошную трапезу, с устрицами и тюрбо, в гостинице «Англия» с братом Анны Стивой и его лучшим другом Левиным, Толстой начинает свой роман с эпиграфа из Ветхого Завета: «Мне отмщение, и Аз воздам». Эта цитата означает, что если в жизни и есть место возмездию, то оно определяется Богом по-своему. Нам же этим заниматься не стоит. Выбор именно этих слов в качестве эпиграфа к роману заставляет читателя задуматься и характеризует Толстого как человека, зацикленного (или начинающего быть зацикленным) на Боге и на идее о том, что воображать, будто мы распоряжаемся своей жизнью, – глупость (потому что ей распоряжается Бог, а не мы). Это звучит так, будто с нами говорит сам Господь. И эта фраза уж точно не характеризует Толстого как добродушного весельчака.
Жесткий, проповеднический тон этого зловещего эпиграфа – предвестник тех произведений, на которых Толстой будет специализироваться позже, после того как практически отречется от «Анны Карениной». Уже во время написания романа его раздирают философские идеи, которые потом полностью им завладеют и приведут к монашескому образу жизни трезвенника-вегетарианца, потребителя вареных яиц и ярого противника выпечки. (Мне часто хочется отправиться в прошлое и уговорить его попробовать пончик с джемом. Я уверена, что он написал бы больше романов. Этому человеку были жизненно необходимы сладкие углеводы.)
Но одновременно этот эпиграф преподает нам странный урок самообмана. Я не могу отделаться от мысли, что Толстой-проповедник жаждет божьего отмщения Анне, этой грязной, отвратительной прелюбодейке. В то же время Толстой-человек (который сам совершил немало грязных, отвратительных прелюбодеяний) видит ее слабость и привлекательность и жаждет ее простить. Противоречивый эпиграф – ключ к пониманию романа, который не дает нам ясных, недвусмысленных указаний, как жить. С одной стороны, Толстой задумывает написать дидактический роман, где никто не смеет покушаться на законы Божьи без ужасных последствий и где Левин («хороший» Толстой) – главный положительный герой. Но с другой стороны, вопреки собственным намерениям, он создает прекрасный портрет Анны Карениной, исполненный сочувствия и сострадания. В Анне можно увидеть не только героиню и женщину, но и продолжение самого Толстого – «плохого» Толстого, его безрассудной части, от которой он так хочет избавиться.
Эта противоречивость и делает Толстого лучшим учителем жизни: он и небезупречен, и откровенен одновременно (пускай и не всегда преднамеренно). Более того, он пытается скрыть эти свои качества. Даже самое поверхностное знакомство с его жизнью показывает, что он был удивительно, до крайности сложным человеком. Вот почему – не без оговорок – я его люблю. Толстой непрост, у него было много плохих черт и психологических противоречий, которые мучили его всю жизнь и от которых он отчаянно пытался избавиться. Но не эти ли качества мы ищем в друзьях на всю жизнь?
Все, что нужно знать о Толстом, хорошо иллюстрирует его поступок накануне свадьбы. Жениху было тридцать четыре, невесте – семнадцать. Толстой стыдился своей бурной молодости, когда он спал с проститутками, цыганками и горничными. Крепостная в поместье родила от него ребенка. (Мне нравится, как в биографии автора в первом издании «Анны Карениной» издательства
Информация о характере Толстого всегда была доступна тем, кому она была интересна. Однако в России интерес к Толстому как реальному человеку (а не Толстому как великому гению) возрос лишь в последнее десятилетие – благодаря «Бегству из рая», удивительной биографии Толстого, написанной Павлом Басинским[5]. Это неортодоксальное исследование о последних днях жизни Толстого получило в России премию «Большая книга». До недавнего времени в России – и испокон веков в академических кругах вообще – к слишком глубокому изучению биографии писателя относились неодобрительно. Считалось, что это мешает по-настоящему понять самое важное – его произведения. Но в книге Басинского было что-то такое, что смогло снять это проклятие для русского читателя, и все сошли по ней с ума. Вся страна как будто задалась вопросом: «А что, если увидеть в Толстом обычного человека, который плохо справлялся с эмоциями, ужасно сердился на жену и имел очень непростые представления о том, как следует готовить яйца?» Именно такого Толстого показал Басинский, и русским это страшно понравилось. У меня нет доказательств того, что потребление яиц от Архангельска до Владивостока резко выросло, но мне нравится так думать.
Перед нами человек с тяжелым характером, умеющий взбесить, порой довольно жестокий по отношению к близким и страдающий от собственной натуры. Этим можно объяснить множество противоречий и сложностей, с которыми мы сталкиваемся по ходу прочтения его произведений. Например, с тем, как непросто однозначно описать основные мысли Толстого в «Анне Карениной». Басинский в своей книге также пытается найти объяснение тому, что можно назвать, пожалуй, самым шокирующим случаем самоуничижения в истории литературы. Почти сразу после завершения работы над «Анной Карениной» Толстой отказывается от художественной прозы в пользу, как он это называл, «духовного перерождения». Как указывалось выше, я знаю, что делать слишком далеко идущие выводы из биографии писателя считается моветоном. Но мне правда кажется, что невозможно не обращать внимания на эту историю. Человек пишет роман, полный эмоций и страсти, который приобретает славу одного из величайших произведений всех времен и народов, а потом поднимает голову и говорит примерно следующее: «Ну что ж, я потратил кучу времени на какую-то бессмысленную ерунду. Теперь, пожалуй, стану пацифистом-вегетарианцем».
Можно с полной уверенностью сказать, что новая репутация Толстого способствовала лучшему пониманию и признанию его творчества. Теперь он воспринимается не просто как литературный полубог, а как всесторонне развитой человек, который ел вареные груши для улучшения пищеварения (неудивительно, если есть столько яиц). Я уж точно понимаю гораздо больше, зная, что восьмидесятидвухлетний Толстой ходил в двух шапках, потому что у него «зябла голова», что он любил фасоль и брюссельскую капусту (когда ему изредка надоедали яйца) и что однажды жена настолько рассердилась на него за уход из дома без предупреждения, что стала колоть себя ножами, ножницами и булавкой[6]. (Отношения Толстых отличались чрезвычайной изменчивостью, особенно в последние годы, и это усугублялось – что несложно понять – стремлением Толстого отречься от тех произведений, которые поддерживали семью финансово. Не говоря уже о закрепленной за Софьей Андреевной должности Главной Переписчицы романов Толстого.)
В «Бегстве из рая» Басинский также показывает, что Толстой страдал от множества проблем, которые мы считаем свойственными только нашему времени. Читая в очередной раз о том, как кого-нибудь травят в социальных сетях, и о том, что это новое для человечества явление, вспомните о Толстом. Он регулярно получал угрозы в телеграммах, письмах и посылках. На свое восьмидесятилетие в 1908 году он получил ящик, в котором лежал кусок веревки. К анонимным письмам с угрозами все привыкли, но веревка? Это жестко. Письмо, к которому прилагалась посылка, было подписано: «Мать». Софья Андреевна записала в дневник содержание письма: «Нечего Толстому ждать и желать, чтоб его повесило правительство, он и сам это может исполнить над собой». Софья Андреевна замечает: «Вероятно, у этой матери погибло ее детище от революции или пропаганды, которые она приписывает Толстому»[7].
Куда бы ни ехал Толстой, его постоянно донимали своими мнениями, мыслями и спорами окружающие – как будто он был вынужден постоянно читать материализовавшуюся ленту «Твиттера». (Вот подлинный рассказ: «Можно взять у вас автограф, Лев Николаевич? Кстати, Вы бы полетели на аэроплане?» Толстой дал автограф и ответил: «Предоставьте птицам летать, а людям надо передвигаться по земле»[8].) Дома было немногим лучше: к нему постоянно приходили люди (что, по крайней мере, вносило разнообразие в частые доставки ящиков с веревкой) с просьбами о работе или деньгах или чтобы показать писателю свои ужасные рукописи. Единственным способом скрыться от них были поездки к сестре, которая жила в монастыре. Но такие визиты бывали не слишком приятны, так как ему, отлученному от церкви писателю, в монастыре были не слишком рады. Бедный Толстой.
Зная, через что пришлось пройти Толстому после отречения от «Анны Карениной», я терпеливо пыталась понять, о чем говорит нам эта книга. Это один из самых странных романов. Его легко читать, он прекрасен, полон света и тепла. Но когда ты закрываешь книгу и задумываешься о ее главном смысле, то ощущаешь на себе что-то вроде дыхания Сатаны. Главный смысл? «Не желай в жизни ничего для себя, иначе придется покончить жизнь самоубийством». И хотя в романе так много душевной радости и мягкого юмора с элементами самопародии (особенно в портрете Левина, персонажа, больше всего похожего на самого Толстого), в нем есть эта особая странность, неприятное ощущение неразрешенного конфликта.
Довольно странно, например, что главная героиня появляется только в восемнадцатой главе. Когда читаешь роман впервые, то первые шестьдесят или семьдесят страниц (в зависимости от издания) думаешь: «Да-да, все это здорово, отличные попойки, замечательное катание на коньках. Но где же – барабанная дробь! – Анна Каренина? Книга же вроде бы должна быть о ней?» И момент, когда она наконец появляется, никак не оправдывает наши ожидания. Он внезапен и недолог. Учитывая, что многие считают Анну Каренину величайшей героиней в истории литературы, наша первая встреча с ней происходит мучительно поздно и странным образом малозаметна. «Вронский пошел за кондуктором в вагон и при входе в отделение остановился, чтобы дать дорогу выходившей даме». Даме! Это та самая дама! Можно ли представить человека менее заметно? Сначала этот страшный эпиграф. Теперь это странное невнимание к главной героине.
Давайте еще раз посмотрим на это предложение. Он «остановился, чтобы дать дорогу выходившей даме». Все? Вот это и есть ее появление? Серьезно? Очень по-толстовски. Вывести на сцену главную героиню как бы мельком и настораживающе поздно, откуда-то из-за сцены, не привлекая внимания. Это появление устроено в расчете не только на сообразительность, но и на ангельское терпение читателя. Мы сразу же чувствуем – без каких-либо прямых указаний, – что дама в поезде и есть Анна. Мы понимаем (или по крайней мере предполагаем) ее важность. Но автор, уважая нас, не сует ее нам под нос. Он не хочет оказывать нам медвежью услугу, объявив: «Смотрите! Это Анна Каренина! И она обречена на смерть! Обречена, уж я-то знаю, о чем говорю!» (Не могу удержаться от мысли, что, если бы это был Диккенс, с таким монологом обязательно бы выступил проходящий мимо бродяга. Не обижайся, Диккенс.) Конечно, c помощью столь необычного, смелого и замаскированного приема (моргни – не заметишь) Толстой делает наше знакомство с героиней более запоминающимся, чем даже если бы она выпрыгнула из торта в виде поезда, танцуя канкан и напевая «Чаттануга-чу-чу».
Забавно, что вся первая часть книги посвящена Степану Облонскому, Стиве, брату Анны, чиновнику и жуиру. Если бы первые шестьдесят страниц романа нужно было как-то назвать, эта часть называлась бы «Брат Анны Карениной», а вовсе не «Анна Каренина».
Можно, пожалуй, сказать, что на Облонском – который встречает Анну на вокзале, с поезда, где она только что сидела рядом с матерью Вронского, – держится вся книга. Анна – его сестра. Левин – его лучший друг. Вронский – его в некотором смысле коллега. Стива – чиновник, а Вронский – офицер кавалерии. Оба они из аристократических семей, а для Стивы нет ничего важнее, чем знать все обо всех членах высшего общества. Но роман, конечно, не о Степане Облонском. Это невозможно. Потому что он по всем признакам счастливый человек, который разобрался в своей жизни. Роман об Анне Карениной. Только о ней он и может быть. Потому что она несчастная женщина, которая в своей жизни не разобралась. Хотя уже здесь заложено противоречие. Мы видим, что роль «счастливого» отведена брату Анны. Но мы также знаем, что его развеселая беспутная жизнь привела к беде. У Стивы роман. Его жена знает об этом, и она удручена. Он, в свою очередь, переживает о том, что расстроил ее. Именно это становится причиной приезда Анны, которая намерена утешить жену брата и выступить в его защиту. И эту семью нам предлагают считать «счастливой». Очевидно, что нам не стоит принимать все за чистую монету.
Не стоит нам и придавать слишком много значения радостному гедонизму жизни Стивы, которого так много на первых десятках страниц. Излишняя любовь к удовольствиям, с точки зрения Толстого, присуща лишь пустым людям. Вскоре после завершения «Анны Карениной» он написал в своем легендарном эссе «Исповедь», что «бессмыслица жизни есть единственное несомненное знание, доступное человеку». Ох уж этот ворчливый старик Толстой. Не успели мы познакомиться с Анной, как он предвосхищает эту свою мысль, как и смерть Анны, классическим зловещим предзнаменованием. На следующей странице, показав нам всю красоту, нежность и необъяснимое загадочное очарование героини, Толстой всмятку раздавливает под колесами поезда какого-то сторожа, смакуя подробности. «Говорят, на два куска». «Бросился!.. задавило!..» Ладно, ладно. Достаточно. В этот момент Толстой говорит нам устами Анны: «Дурное предзнаменование, – сказала она». Да ладно!
Предзнаменование неслучайно. Толстой знал с самого начала, что Анна Каренина погибнет под колесами поезда, потому что именно это произошло в реальной жизни. За год до того, как Толстой приступил к роману, его сосед поссорился со своей любовницей. Ее звали Анна Степановна Пирогова. В биографии Толстого Анри Труайя говорится, что это была «высокая полная женщина, с широким типом и лица, и характера». Так вот. Сосед Толстого бросил Анну Пирогову ради немецкой гувернантки. Настоящая Анна (Пирогова) не смогла с этим смириться, три дня скиталась в расстройстве чувств по деревням, а потом бросилась под поезд.
Анна Степановна Пирогова оставила предсмертную записку: «Ты – мой убийца. Будь счастлив, если убийца вообще способен быть счастливым. Если желаешь, то можешь увидеть мой труп на рельсах в Ясенках». Толстой побывал на вскрытии, которое состоялось 5 января 1872 года. Давайте просто на секунду задумаемся о том, что за человек мог так поступить и как это могло на него повлиять… Приступив к «Анне Карениной», он дал героине имя погибшей женщины, а ее отчество (Степановна) использовал для имени брата Анны Карениной, Степана. Неужели только мне это кажется зловещим?
Итак, мы, читатели, не знаем о судьбе Анны, когда встречаем ее сходящей (ох!) с поезда, – но Толстой знает о ней с самого начала и время от времени играет с нами, намекая на финал. Из всех мест, где Толстой мог бы познакомить нас с Анной, он, конечно, должен был выбрать вагон поезда, как же иначе? И совершенно естественно и неизбежно, чтобы это был поезд, который только что раздавил человека! С самого начала и до появления Анны мы погружаемся в прекрасную и полную напряженного ожидания прозу. Толстой заставляет нас часами разворачивать этот драгоценный подарок, слой за слоем снимая упаковку из рассказов о бесконечных провинциальных балах, шубах и платьях из тафты, – и, когда мы наконец добираемся до самого подарка, он появляется из клубов дыма и пара в сопровождении криков людей, которые только что увидели (я цитирую) «обезображенный труп».
Толстой мог прекрасно обойтись без этих намеков. Но он не может удержаться от того, чтобы предупредить: он не уверен, что ему есть что сказать нам – кроме того, что мы все обречены. Он как бы говорит: «Да, я покажу вам смысл жизни. Но сначала мне нужно его найти самому. А пока почитайте вот этот роман, в котором могут обнаружиться кое-какие подсказки. Впрочем, могут и не обнаружиться». Я, конечно, утрирую. Толстой такого никогда бы не сказал. Вместо этого он сказал бы что-то в таком духе: «Все разнообразие, вся прелесть, вся красота жизни слагается из тени и света»[9]. Это говорит Стива, брат Анны. (Левин, воплощение Толстого, разумеется, его не слушает.) Толстой способен создавать красоту и волшебство. Но, как у Волшебника из страны Оз, все это дымовая завеса, притворство и потемкинские деревни. За всем этим великолепием скрывается заядлый любитель яиц на грани нервного срыва.
ebooksa