Паршивый отряд

22
18
20
22
24
26
28
30

– А что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Ты должен помочь мне найти потерявшуюся душу моего любимого, что бы я могла забрать её в чертоги воинов. Вот его и она указала на Васку.

– Это не только твой любимый, но и мой друг. Я постараюсь сделать всё возможное что бы ему было хорошо.

– Я тебе верю. Слушай меня. Я покажу тебе траву, которой ты остановишь кровь и вылечишь рану от стрелы и нашлю на тебя исцеляющий сон.

– А как же учитель?

– Не волнуйся за него. Он уже разделался с врагами и у него теперь свой путь. Ты ранен и будешь ему только помехой.

Порфирий поразмыслил и согласился.

– Тогда пойдём. Нам надо немного отойти от дороги. Видишь вон тот куст Боярышника. Спрячь Васку под ним. Пока мы не будем в состояние отыскать его дух и предать тело земле.

Порфирий встал на четвереньки. Подполз к телу друга, лёг рядом, ухватился за него покрепче и затянул себе на спину. Потом медленно, на четвереньках пополз к указанному кусту. Он посмотрел на подругу своего товарища и ему показалась, что она едва давит улыбку. «Нет бы помочь, а она ещё и насмехается!» – Подумал Порфирий. Но видимо она не могла. Чуть позже он заметил, что небольшие кустики проходят сквозь неё, а она словно парит над землёй и трава не приминается под её шагами. Добравшись до указанного куста, он плюхнулся на землю и какое-то время просто лежал. Нога стала горячей и жутко пульсировала.

– Укрой его теперь и спрячь получше. – Нетерпеливо сказала Диметра.

– Сейчас! – Парфён стеснялся своей слабости. Поэтому поспешил сделать то, что она сказала и снова последовал за ней.

Они шли медленно и достаточно долго пока она не указала на растущую в ложбинке травку с белыми цветочками.

– Возьми это растение помни его как следует между пальцами потом вложишь в рану. – Она нагнулась осмотрела его ногу. – Кость у тебя не затронута. Стрела прошла сквозь мягкие ткани. Перевяжи ногу жгутом из пояса, выше раны, и вынимай стрелу. Потом заткнёшь отверстие мякишем из травы.

Порфирий так и сделал. Стянул ногу посильнее ремнём, через некоторое время ступня посинела и перестала что-либо чувствовать. Он обломил наконечник и вынул болт. Боль кувалдой ударила в голову. Он чуть не отключился. Но вспомнив уроки Годфри по преодолению боли удержался в сознание и вдавил с двух сторон комочки из травы в рану. Нога ответила вторым ударом боли.

– Теперь перевяжи рану и не о чём не думай, ложись спать прямо здесь. В этой ложбинке. Я буду стеречь твой сон.

Он так и сделал. Завернулся в тёплый дорожный плащ как в спальный мешок и на удивление быстро уснул сном младенца.

Проснулся он глубокой ночью под утро от непреодолимого желания облегчится. Всё вокруг было затянуто туманом и покрыто росой. Вылезать из уютного нагретого гнезда совсем не хотелось. Нога, удобно покоящаяся в складках плаща, не болела, пока ей не появилась необходимость шевелить. Но делать было нечего организм требовал своего. Порфирий нехотя вылез. Холодный предрассветный воздух ожёг распаренное тело. В бульоне ночного стрекотания раздался звук его струи, дошедший до ушей вместе с ощущением лёгкости появившейся во всех клеточках тела. Журчание стихло, вдалеке ухал филин, ночь шептала на все лады, как и полагается предрассветной весенней ночи. Порфирий среди этого стрекота услышал инородный звук – человеческий шёпот. Он обернулся в сторону откуда тот шёл. И увидел лёгкий свет рядом с кустом боярышника под которым лежал Васка.

Издалека Порфирий едва разглядел в ночной темноте две полупрозрачные женские фигуры. Путь до них был не то что бы далёким, но и не настолько близким, чтобы его можно было пройти сквозь мокрую траву и не замочить штаны до колен. С того места где стоял Порфирий был слышен только едва различимый шёпот. И не одного внятного слова. Он вдруг испытал ужасное любопытство, даже перестал мёрзнуть, закатал штаны и тихонько, не обращая внимания на боль, пошёл в сторону говоривших стараясь не производить не единого звука.

Когда он преодолел расстояние не позволяющее словам говоривших во внятном состояние достигать его слуха и начал понимать о чём идёт речь, то почти пожалел, что поддался порыву. Вернувшиеся чувства холода и боли ярко намекали на неосмотрительность его поступка. Но вникнув в разговор он снова позабыл о потребностях бунтующего тела.

Разговор вели: уже знакомая ему Диметра, и другая молодая фея, которую та называла Утренней-Зорькой. Произносимые ими звуки стали для него различимы со слов этой самой Зорьки, когда она говорила: