Несколько раз в своей истории я упоминал, что недобрая, казалось бы, судьба, укравшая у меня несколько счастливых и здоровых лет, сокрыла в себе компенсацию, которая уравновесила годы страданий и потерь. Одной из таких компенсаций было то, что мне присылали письма многие выдающиеся мужчины и женщины. Достигнув результатов в своей работе, они очень отзывчиво отнеслись к попыткам других людей сделать что-то сложное. Из всех ободряющих писем, что я получил, одно занимает особое место в моей памяти. Оно пришло от Уильяма Джеймса за несколько месяцев до его смерти – и всегда будет являться для меня источником вдохновения. Пусть за публикацию письма, полного комплиментов, меня извинит то, что оно оправдывает надежды и стремления, выраженные в книге, и говорит о том, что они ведут к успеху.
Здесь, а не в запыленных уголках обычного предисловия, я хочу выразить свою признательность Герберту Уэскоту Фишеру, которого я знал в университете. Именно он указал на то, что мне нужны технические умения, которыми я ранее пренебрегал. Чтобы быть точным, однако, я должен сказать, что скорее читал, чем изучал риторику. Применение ее правил только охлаждало мой пыл, поэтому я лениво пролистывал страницы работ, которые он рекомендовал. Но мой друг не просто направил меня к источникам – он стал для меня кем-то средним между незнакомцем и близким другом. В его глазах я был пророком, не лишенным чести. Вместе с огромным количеством материалов, которые он посоветовал, он дал мне практические знания по мастерству письма; черновики последних частей и последующие правки сильно выиграли от практических знаний, полученных под его скрупулезным началом, так что он почти не нашел в них ошибок. Мой долг перед ним оплатить практически невозможно.
Ничто не принесло бы мне больше радости, чем выражение благодарности многим другим людям, которые помогали мне с подготовкой книги. Я должен сказать о том, что доктора, работающие в больнице штата и в том самом частном учреждении, которое существовало не для получения средств, высказали редкое великодушие (они даже писали письма, которые помогли мне в работе), а еще признать анонимно (список получился бы слишком длинным) бесценные советы, данные мне психиатрами, которые помогли сделать мой труд достоверным. В остальном я вынужден поблагодарить всех тех, кто помогал мне, скопом. Далее с отдельным наслаждением я хочу сказать, что меня активно подбадривали знакомые, к моей работе выражали вдохновляющее равнодушие не убежденные в ее необходимости близкие, всепрощающие родственники высказали добродушный скептицизм (они просто не могли не подчиниться зову родной крови). Все это сделало возможным исполнение желания моего сердца.
«Желание моего сердца» – истинная фраза. С 1900 года, когда случился мой срыв, не менее одного миллиона мужчин и женщин только на территории США по похожим причинам искали помощь в специальных заведениях, тысячи лечились вне их, а другие тысячи и вовсе не получали никакого лечения. Однако я должен сказать, используя слова одного из самых консервативных и знающих психиатров, что «не менее половины огромного количества случаев психиатрических заболеваний среди молодежи в нашей стране может быть предотвращено применением, в особенности в детстве, доступных информационных и практических ресурсов».
Рассказ о том, как мой план перешел от реформ к лечению, а от лечения – к предотвращению, – это отдельная история. При содействии крупнейших специалистов нашей страны и щедрых филантропов план был реализован в США и других странах посредством новой формы социального механизма, известного как общество, комитет, лига или ассоциация психологической гигиены.
Однако изменение отношения к психически больным куда важнее, чем какие бы то ни было технические реформы, лекарства или попытки предотвратить заболевание. Безумные люди все еще люди: они любят и ненавидят, у них есть чувство юмора. Даже самые запущенные случаи часто реагируют на доброту. Во многих случаях их благодарность сильнее, чем та, что могут выразить нормальные мужчины и женщины. Любой человек, работавший с безумцами и выполнявший свой долг, может свидетельствовать о подобных случаях; даже простые наблюдатели заметили, что психически нездоровые люди часто ценят хорошее отношение. Вспомните опыт Теккерея, описанный им в «Ярмарке тщеславия» (глава LVII): «Помню, много лет тому назад я видел в тюрьме для слабоумных и сумасшедших в Бисетре, вблизи Парижа, несчастное существо, согбенное под игом заточения и болезни. Кто-то из нас дал ему щепотку грошового табаку в бумажном фунтике. Такая милость была слишком велика для бедного идиота: он заплакал от восторга и благодарности; мы с вами не были бы так тронуты, если бы кто подарил нам тысячу фунтов годового дохода или спас нам жизнь» [16].
Об удивительном примере тонких чувств, выраженных пациентом, мне рассказал помощник врача во время моего визита в больницу штата в Массачусетсе. В худших своих проявлениях эта пациентка раздражала всех тем, что постоянно хулиганила, и иногда ее поступки были полны злобы. В то время никто бы не подумал, что она удивительно тонко чувствующий человек; вскрылось это после того, как она стала выздоравливать и ей позволили гулять как захочется, по территории больницы. Ранней весной, после одной из таких прогулок она прибежала к моему информатору и с детской простотой поделилась с ним восторгом, который испытала, увидев первый цветок, распустившийся после зимы. Это был одуванчик, который, со свойственной ему дерзостью, рисковал своей жизнью, побеждая непогоду межсезонья.
– Ты сорвала его? – спросил доктор.
– Я нагнулась, чтобы сделать это, – ответила пациентка, – а потом подумала о том, какое удовольствие подарил мне его вид. Поэтому я оставила его расти, надеясь, что его увидит кто-нибудь еще и порадуется этой красоте, как порадовалась я.