Тьма знает

22
18
20
22
24
26
28
30

Конрауду надо было вытерпеть все – но он взорвался.

И разлетелся тысячей осколков.

В одну ночь незадолго до Рождества Хьяльталина задержали за вождение в пьяном виде. Он был несговорчив, при задержании сопротивлялся, и его отправили в камеру в отделении полиции – проспаться, и вдобавок взяли у него кровь на анализ – который показал, что он был в состоянии сильного опьянения. Когда Конрауд с утра пришел на работу, он узнал, что тот провел ночь в камере. Тогда Конрауд уже долго не встречался с Хьяльталином и сделал ошибку, решив заглянуть к нему. Он сразу почувствовал, что за ночь Хьяльталин не просох – он все еще был пьян, рассержен тем, как с ним обошлись, и готов вот-вот взорваться. Он тотчас начал выкрикивать в лицо Конрауду оскорбления и обвинил его в том, что он поломал ему всю жизнь.

– Я тебя укокошу, и семейку твою проклятую! – прошипел Хьяльталин, когда страсти накалились до предела. – Слабак сухорукий!

– Заткнись! – проорал Конрауд.

Они стояли друг напротив друга в тесной камере. Их недовольство, копившееся годами, снова поднялось на поверхность и забурлило.

– Вот угроблю тебя, придурок, если захочу! И бабу твою, и вообще всех!

– Если ты…

Но закончить фразу Конрауд не успел. Его застало врасплох нападение. Хьяльталин вдруг наскочил на него и ударил в лицо. Боль была жуткая, Конрауд громко вскрикнул, из глаз брызнули слезы, он почувствовал горячие струи крови. Хьяльталин отшвырнул его к стене, схватил за горло, сказал «Угроблю!», кинул на пол и пинал до тех пор, пока не примчался надзиратель и не ухватил его за шею.

У Конрауда в глазах помутилось от ярости. Он не помнил себя, когда сбегал в машину за монтировкой и набросился на Хьяльталина, который уже сидел в коридоре, и его руки были скованы наручниками за спиной. Конрауд размахнулся монтировкой – удар обрушился на стену и рядом с Хьяльталином, и на пол посыпалась цементная крошка. Нанести другой удар Конрауд не успел: его схватили и повалили.

Хьяльталин не стал писать жалобу на Конрауда – да и тот не стал жаловаться на нападение на сотрудника полиции при исполнении и на угрозы в адрес его семьи. Большую часть своего годичного отпуска он провел с Эртной в Швеции. Она когда-то говорила, что ей хочется обратно в Сткогольм, где она училась своей специальности. Она нашла работу в Каролинской больнице, и в конце февраля они выехали из страны, а возвратились лишь осенью. Спустя год с лишним Эртны не стало, а он уволился.

Конрауд припарковался у многоквартирного дома в Верхнем Брейдхольте и при мысли о том нападении на Хьяльталина тяжело вздохнул. В вечерней темноте дом выглядел еще более мрачно. В окне у Йоуханны горел свет, и Конрауд понадеялся, что она дома. Он взмыл к ней на этаж, перескакивая через две ступеньки, и, запыхавшись, постучал в дверь. Из квартиры не донеслось ни звука. Он постучал снова – чаще и сильнее, затем приложил ухо к двери. Услышал шорох. Принялся с нетерпением ждать. Собрался постучаться еще раз – но тут дверь открылась, и на пороге показалась Йоуханна, еще более неопрятная, чем прежде.

– Что за шум? – спросила она, щурясь. Судя по всему, ее разбудили.

– Я бы хотел поподробнее расспросить вас о Бернхарде и…

– Ты кто? Зачем в дверь так барабанишь?

– Меня зовут Конрауд, я заходил к вам сегодня днем. Извините, что мне пришлось пошуметь, я…

– Снова явился? Что это тебя сюда все время тянет?

– Да вот, хотел узнать, не смогу ли я помочь вам вспомнить имя женщины, которая звонила Бернхарду и притворялась, будто это насчет запчастей.

Йоуханна вытаращила на него глаза, не в силах понять, куда он клонит.

– Вы же сказали, что знаете, что он встречался с другими женщинами, – сказал Конрауд.