— Про Пепеляева слышал. «Генерал-солдатом» величают его омские газеты.
— Адмирал очень считается с братьями. Пепеляевы — вечные заговорщики, они были самыми энергичными участниками переворота, приведшего Колчака к власти. Виктор Пепеляев сейчас правая рука адмирала, учти это. Он гибок, хитер, опасен...
Движение в зале оборвалось: вошел адмирал, сопровождаемый Морисом Жаненом — командующим союзными войсками в Сибири — и английским генералом Альфредом Ноксом.
Колчак был в кителе защитного цвета, адмиральских, золотых, с черными орлами погонах. Георгиевский крест словно держал его за горло. Острыми карими глазами Колчак быстро схватывал и замыкал в круг своего внимания многих, но казался утомленным, раздраженным, чем-то расстроенным.
Над фигурой Колчака высились элегантный, словно ангорский кот, Жанен и сухолицый, закованный во френч, краги, бриджи и черный галстук генерал Нокс. Все знали: между ними идет постоянная, невидимая, напряженная борьба за влияние на адмирала.
Колчак остановился во главе стола, заговорил решительным, уверенным голосом. Сказал о промысле божьем, открывшем пути к победе белых армий, и о Георгии Победоносце, вечном покровителе православного воинства, и о любви к отечеству, о славе русского оружия, о предсмертных конвульсиях большевизма.
— Белые орлы уже пролетели за Каму, завтра они пронесутся над Волгой. Скоро знамена наших армий взойдут над древним Кремлем, и тогда наступит новая, великая эра на русской земле — эра свободы и благоденствия, ибо пришло время русских следопытов, русских пионеров, русских исследователей, русских творцов. Я не знаю, какой будет наша Россия завтра, но я твердо знаю — она не будет такой, как вчера. Поднимаю тост за здоровье русского народа...
Присутствующие рявкнули здравицу в честь верховного правителя, кто-то сипло затянул «Боже, царя храни», на него прицыкнули, он замолчал. Маслов отставил бокал в сторону.
Пить за здоровье русского народа, когда он вымирает от войны, голода, произвола? Это уже цинизм, ротмистр!
Долгушин укоризненно посмотрел в узкое, синеватое лицо поэта.
— Не фрондируй, Георгий. Болтай что угодно, но не касайся политики.
— Адмирал недавно сказал, что у него два ремесла — любовь и война. Я не могу назвать любовь ремеслом, в этом слове все же благословенный смысл.
— Ты преувеличиваешь потому, что поэт. Любовь, и гений убиты войной. Впрочем, о гении я сказал для красного словца,— в России больше их нет.
— Неправда! В Омске живет Антон Сорокин. Счетовод и поэт. Он полугений, полубезумен, но встречи с ним пблируют кровь. Его знает и адмирал. Как-то он заглянул в кабаре «Летучая мышь», я познакомил его с Сорокиным. Адмирал предложил ему стакан красного вина. «Ваше превосходительство, я не пью человеческой крови»,—сказал Сорокин.
— Это всерьез или в шутку?
— Совершенно серьезно. Кстати, в пику колчаковскому правительству, Антон Сорокин отпечатал и пустил в оборот собственные деньги. На них обозначил «Денежные знаки обеспечены полным собранием сочинений А. Сорокина. Подделыватели знаков караются сумасшедшим домом, не принимающие их — принудительным чтением рассказов А. Сорокина».
— Остроумно, хотя и небезопасно,— рассмеялся Долгушин.— А что же охранка? Не потревожила вашего безумца?
— Сорокина вызвали в управление полевого контроля. «Если бы я напечатал деньги от имени колчаковского правительства, я был бы фальшивомонетчиком. Но я — король местных писателей, Сибирь меня знает и охотно берет мои деньги»,—* ответил Сорокин.
% — Верховный может запросто расстрелять его за политические скандалы.
— Бесспорно, может, но пока воздерживается. Колчаку доставляет удовольствие иметь полубезумца, говорящего злую правду. Такие юродивые придают особый блеск диктатуре...