Красные и белые. На краю океана

22
18
20
22
24
26
28
30

Дуглас Блейд не понял, благодарит ли за науку Тюмтюмов, или издевается над ним; он снял роговые очки, близоруко при-щурился:

— Наша фирма ничего не берет за науку, кроме земли и воды...

— Русской земли и воды русской,— поправил Тюмтюмов,— Царь отдал вам Аляску, теперь верховный правитель уступает Чукотку с Колымой. В России сегодня братоубийственная война, русское величие растаяло, русские земли распродаются оптом и в розницу и нет нигде прежней тишины.

— Тишина нужна философам и поэтам, а мы деловые люди,— улыбнулся Блейд.

Вошла Каролина Ивановна в черном бархатном платье, с голубой лентой в волосах.

— Живите до ста и будьте такой же прелестной,— сказал Донауров, целуя ее руку.

— Вы льстец, Андрей. Смотрите на меня, а видите Феону...

К Каролине Ивановне подскочили четверо братьев Сивцовых— якутских купцов. Коренастые, с волосами черными, словно спрессованная сажа, в черных костюмах и манишках, они походили на пингвинов.

Сивцовы заговорили с именинницей о торговых делах, а Донауров стал разглядывать одну из картин, необычную по краскам. Сквозь бурный поток плывут в тихую заводь два карпа с крупными жемчужинами во ртах, на берегу поблескивает золотой крышей буддийская пагода.

Донауров знал, карп — символ делового успеха китайских мандаринов, буддийская пагода — символ семейного счастья. Символы были наивны, и не они поражали воображение,—. изумляли краски: белые, палевые, сиреневые, они были нежными, трепетными, воздушными и в то же время осязаемыми, их хотелось потрогать, попробовать на вкус. Донауров почувствовал под пальцами что-то мягкое — картина была соткана из лебяжьего пуха.

— Картина отличная, особенно материал,— усмехнулся он и приоткрыл дверь библиотеки.

Угловая комната была заставлена книжными шкафами: у Каролины Ивановны имелось собрание редких старинных книг из времен великих географических открытий. История Охотска наложила свой отпечаток на ее библиотеку.

В глубине комнаты, скрытые книжными шкафами, спорили двое. По грудному глубокому голосу одного из спорщиков Андрей узнал отца Феоны, священника.

— И еще уподоблю коммунистов мифическому царю Сизи-

фу: они "катят на крутизну глыбищу всеобщего счастья, а докатят ли? — говорил отец Поликарп.

— Время покажет... А вот про церковь все уже известно. Двадцать веков длится ее деятельность, и ничего не дала она людям, кроме страданий,— возразил Илья Щербинин, начальник охотской радиостанции.

— Это правда, христианство пролило много крови в борьбе -с идолопоклонством, с еретиками.

— А потому выжигать его каленым железом?..

— Не призываю сжигать коммунистов, а токмо рек# — вместо богов небесных появились земные идолы и думают принести людям счастье. А новые-то поколения-то, может, откажутся от ихнего общего счастья и поищут свое, особенное. Человек-то по натуре искатель, его готовенькое, но чужое, не очень прельщает.

— Нельзя говорить о будущем, думая о прошлом и приписывая свои думы еще неродившимся людям. Да ивдумах-тоувас больше страхов и предрассудков, чем истины. Новое всегда кажется опасным, потому что неизведано,— упрекнул священника Щербинин.