Красные и белые. На краю океана

22
18
20
22
24
26
28
30

•— Тогда приходите ко мне.

— А если увидит Каролина Ивановна?

•— Придете или не придете?

— Возможно, приду,— пообещала Феона.

Вечером в камине метался огонь, мохнатые тени таились в углах кабинета, на письменном столе высилась стопочка досье, напоминая Виктору Николаевичу о важных делах, но он не мог заниматься делами. Он ждал Феону. Ожидание оказалось мучительным, полковник то взглядывал на окна, то прислушивался к женским шагам за стеной дома. Время шло, Феоны не было, беспокойство Виктора Николаевича возрастало, от напряженности ожидания заломило в висках.

Феона появилась, когда Виктор Николаевич перестал ждать. Она вошла, легкая и бесшумная, словно тень; полковник трясущимися руками снял с нее дошку. Давно не испытывал он такого нервного возбуждения при виде женщины, и это уже было маленькой наградой за мучительное ожидание.

В зеленых глазах Феоны мелькали искорки, волосы вздыбливались волной, губы улыбались, она была хороша той юной женственностью, для которой мужчины долго подбирают точные слова и не находят их.

— Наконец-то дождался,— заговорил Виктор Николаевич, держа Феону за кончики пальцев. — Проходите, садитесь, будьте как дома.

— Ну вот я и пришла,— сказала Феона, взглядывая на Виктора Николаевича. — Что скажет Каролина Ивановна, если увидит нас?

— Какое мне дело до Каролины Ивановны! Сейчас вы — моя сказка!

•— Сколько у вас было таких сказок?

— Ну зачем знать ненужные вещи, ну зачем? — с ласковым упреком спросил Виктор Николаевич. ^Хотите коньяку?

Феона улыбалась, но молчала.

•— Значит, коньяк?

— Да, коньяк,— согласилась Феона.

— Оставлю вас на минутку. — Виктор Николаевич вышел из кабинета. Феона торопливо придвинула к себе секретные папки, стала перелистывать их, выхватывая из рапортов и доносов знакомые имена и фамилии.

«Дело корабельного мастера Василия Козина»,— прочитала она и, подкинув на ладони папку, швырнула в камин. — «Дело Ильи Щербинина — начальника радиостанции», «Дело старателя Донаурова Андрея». Ах, полковник, вы примеряете петлю на шею моего возлюбленного, а меня тянете в постель...»

Папки придавили было огонь в камине, но языки пламени прорвались из-под них, и рапорты, доносы, письма филеров вспыхивали, скручивались, чернели. Когда загорелась последняя папка, вошел Виктор Николаевич.

— Что вы наделали! — закричал он, подбегая к камину.

— Что я наделала? Сожгла клевету и доносы...