■— Пошлю капсэ — оленеводы примчатся ветром.
Полковник без особого интереса следил за беседой Дугласа Блейда и Софрона Сивцова, он давно знал, что якутский компрадор продает американскому коммерсанту расписки охотников и оленеводов, что оба торговца наживают на этой сделке чудовищные проценты. Еще знал Виктор Николаевич: ни якут, ни тунгус не откажутся от долга своих отцов, которые умерли, задолжав какую-то малость тойонам или пришельцам из заморских стран.
Дуглас Блейд бережно сложил в кучу берестяную кору, струганые дощечки, зазубренные палочки, прикрыл их оленьими кожами. Отряхнул от пыли ладони, удовлетворенно спросил:
— Что нового на свете, мистер Широкофф? Мы только у вас и черпаем новости.
«Ошарашить его вестью о расстреле адмирала Колчака? Бабахнуть, как быка, топором между рогами?»— со странным злорадством подумал Виктор Николаевич, но ответил:
— На Восточном фронте красные потихоньку нажимают, мы негромко отступаем...
— Мистер Колчак не пустит мистера Ленина дальше Байкала. Нашей фирме невыгодно, чтобы большевики оказались на Тихом океане. Слышу шаги Тюмтюмова. Сегодня он что-то поздно,— склонил набок голову Блейд.
В облаке морозного пара ввалился Тюмтюмов, за ним стучал мерзлыми торбасами Боренька Соловьев.
— Явились поразмять душу, погорячить сердчишки. Выпивка есть? — спросил Тюмтюмов, сбрасывая медвежью доху.— Бабу бы еще сюда...
— Если начал с бабы, то всех нас подремизил Андрюшка Донауров,— оттопырил нижнюю губу Боренька Соловьев.
— Соловьев завидует поэту,— рассмеялся Тюмтюмов.
— Все мы поэты чужой судьбы, но не своих страстей,—" сказал полковник, как всегда впадая в минорный тон, когда заговаривали о Феоне.
— Было времечко, бабенки льнули ко мне, как мухи к меду. Теперь покупаю баб, словно черно-бурых лисиц,— грустно вздохнул Тюмтюмов.— Летом во Владивостоке столкнулся с одной—* дамочка чернявенькая, лукавоглазая, округлости спереди и сзади, и выражение на губах: «Я вся для вашего удовольствия!», но полез к ней, такой визг подняла — святых выноси! А мне заниматься насилием? Да я ж Тюмтюмов, для меня силком—> радость не та! Слава богу, осенило — пачкой червонцев румяный ротик закрыл, чтоб не орала. И представьте, стихла. Нет, видно, ничего сильнее презренного металла! Все куплю, сказало злато...
— Все куплю, сказало злато? — задумчиво переспросил полковник. — Надо же цитировать до конца. Все возьму, сказал булат, говорил поэт...
— И верно говорил! Золото, булат да еще крест правят миром. Когда-то конкистадоры шпагой увеличивали земли Испании, отцы-иезуиты крестом расширяли владения церкви, а мы золотишком утверждаем свои права на жизнь. А посему карты, мистер Дуглас! — пристукнул кулаком Тюмтюмов.
Одним движением пальцев"Блейд подал Тюмтюмову нераспечатанную колоду карт, выложил на стол пачку долларов. Тюмтюмов достал мешочек с золотым песком, Боренька Соловьев с небрежностью дворянина кинул горстку самородков, Соф-рон Сивцов на куске бересты проставил карандашом «100 руб.».
— Тройка, семерка, туз! — открыл свои карты полковник.
— Вам сегодня везет,— позавидовал Блейд.
— В карты везет — в любви не везет, старая, но верная поговорка.— Виктор Николаевич перетасовал карты. — А ведь без любви нет измены. Не потому ли сколько живет на земле женщин, столько же существует измен. Наш брат изменяет в порыве необузданных желаний, а женщина в измене хитра, коварна, мстительна, расчетлива...
— Карты-то сдавайте,— напомнил Тюмтюмов, собирая на столе самородки...