Поволокли, как пьяных по асфальту. Прохожие причитали и морщили лбы. Опять молодёжь напилась. Куда родители только смотрят?
По лицу Михаила можно было сказать, что физической работой тот занимался очень давно. Стряхивая пот с пышущего жаром лица, предопределённый враг спросил перед самым прощанием:
— Почему ты ему помогаешь?
— Я его телохранитель. — Без усмешки ответил я. — Контракт показать?
Миша посмотрел на мирно храпящих дружбанов, перевёл взгляд на меня, оглядел с головы до ног. Сориентировался быстро. Тот ещё приспособленец. Спросил бодренько:
— А может, будешь моим телохранителем?
— Не могу, — пожал плечами. — Я ж самурай. Самураи не предают своих хозяев… — Я салютнул рукой, и осторожно пошёл вслед за вышедшими из кафе Антоном и Жанной. Те не заметили нашей компании, заинтересованные только друг другом.
— … до момента смерти хозяина! — Догнали меня слова Михаила.
Я тогда не предал значения его словам.
Солнце радовалось вместе со мной, вынырнув из-за хмурых облаков. Природа вокруг словно говорила, что всё, что я сделал, сделал единственно правильно. Да я и сам был доволен собой, наблюдая, как бережно он держит её за руку. Смех обоих был для меня лучшей наградой.
Неплохо для первого дня телохранителя.
Проводив Жанку до подъезда и встретив меня за плечами, Антон затараторил без умолку. Выплёскивал эмоции, что бурлили через край и не давали спокойно дышать. На меня обрушился целый каскад энергии, океан непередаваемых ощущений.
— Ты, понимаешь, я ей стихи читал!
— Стихи? О, красавчик. А она слушала?
Кстати, упущение. Почему я никогда никому стихов не читал? Надо будет пару-тройку подучить. Вдруг когда-нибудь повстречаю такую, как Оксана? Или даже лучше. Нет, никого не может быть лучше Оксаны, но на всякий случай…
— Шутишь, да? Конечно, слушала. Восхищалась!
— Кого читал? Бальмонта? Пушкина?
— Зачем? — Искренне возмутился Антоха. — Свои… Когда в груди бурлит, слова так и прут.
— О, поэт! На бумагу, сударь, на бумагу. Чтобы потомкам ваше достояние на слух декламировать…
— Не издевайся!