— Какой там издевайся? Я внукам своим читать буду!
— Скажешь тоже, внукам… — пробурчал Антон, но глаза выдали, что похвалой доволен. Всё, теперь не только школа и институт. Ещё и за перо сядет.
«Нет, весь я не умру, но часть меня, сгорая, от тлена убежав, по смерти станет жить», так писал светоч земли русской.
— Истинно тебе говорю, внукам. Так сяду у камина, ножки вытяну, рассажу эту ораву на коленках и начну воспроизводить ваши мысли и чувства, сударь.
Заговорился.
Антон погрустнел. Побрели домой молча. Перебирая в уме обронённые слова, я понял, что он взгрустнул из-за… внуков. Нет, не моих. Своих. Погрустнел, понимая, что своих внуков у него не будет. Как и детей. Не успеет.
Можно, конечно, ускорить этот процесс, но лезть в эти его дела — это уже слишком личное. Да и детям без отца расти…
Мне захотелось дать себе в глаз. Дурак. Язык мой — враг мой. Заболтался. Слово не только правит миром и возвышает, но и разит беспощаднее всякого меча. Чтобы больше не оплошать, буду следить теперь за каждым своим словом. Каждым!
— Антох, — я положил руку на плечо.
— Чего?
— Своего первенца я назову Антоном.
Улыбка в ответ. Мягкая. Грустная. Искренняя.
Зуб даю, сегодня он напишет свой лучший стих. И я буду последним гадом, если его стихи не увидят свет…
Денис Львович встретил на лавочке возле подъезда, одетый строго по-деловому, словно только что вернулся из офиса или деловой встречи. Он словно нарочно ждал нас со школы. Неужели директриса звонила? Беда. Мозг! Включайся на полную мощность. Как в том старом советском мультике…
— Ага, вот и герои пожаловали. Значит, один класс от пожара спас, а второй всю школу. Чудненько, чудненько.
— Рады стараться, Денис Львович! — Отрапортовал я, отдавая честь, как старшему по званию.
— Не по уставу. Голова голая, — хмыкнул он.
— Зато полная… Виноват, исправлюсь.
Антон зашелестел ключами и поспешил в квартиру, оставив нас наедине.
— Что с ним? — Проводил его взглядом отец.