— Дела табак, ни к черту не годятся. Был я у Червонного, а потом и к полковнику обращался. Говорят, будем судить Медникова.
— А Галю видал?
— Да подожди ты с Галей. Видал. О твоем «геройстве» доложили в дивизию, а оттуда — в округ. Соображаешь?
Медников протяжно свистнул:
— Что так! Сами не могут разобраться?
— Случай больно заметный. Теперь ждут указания свыше. А пока указание придет, поскучаешь.
Медников горько пошутил:
— Ты сидишь одиноко и смотришь с тоской, как печально камин догорает...
— Точная картина, только камина нет.
Киреев вынул пачку сигарет, закурил, протянул Андрею:
— Кури.
И бросил пачку на стол.
— Хорош компот, — покачал головой Медников. — И как же они расценивают мой поступок? Лихачество? Хулиганство? Невыполнение приказа командира?
— Ты угадал. Примерно в таком духе.
— Снять голову? Четвертовать? Повесить?
— Не такие крайности, но приятного ничего не предвидится.
— Поднять на штыки? Распилить тупой пилой? Зарядить в пушку и выстрелить в сторону моря? — язвил Медников.
— Перестань балаганить, — оборвал его Киреев. — Заварил кашу и корчишь из себя мученика. А как же прикажешь смотреть на твое «геройство»? Надо же такое придумать! Если бы я знал в тот вечер.
— Что бы ты сделал? — обозлился Андрей.
— Не допустил бы до этого. Связал бы тебя и отправил в психиатрическую больницу.