– Молчать! – крикнул претор. – Что это такое?
– Слепая девочка Нидия, – отвечал Саллюстий. – Благодаря ей одной Калений освобожден из темницы, а Главк спасен из львиной пасти.
– Об этом после, – молвил претор. – А теперь, Калений, жрец Исиды, ты обвиняешь Арбака в убийстве Апекидеса?
– Обвиняю.
– Ты сам видел, как совершилось преступление?
– Видел, претор, собственными глазами.
– Пока довольно, подробности следует оставить для более удобного времени и места. Арбак, ты слышишь, какое обвинение возведено на тебя, ты еще не говорил ни слова, – что ты имеешь сказать?
Взоры толпы давно уже были устремлены на Арбака. Как только появились Саллюстий с Калением, он, правда, слегка смутился, при криках: «Бросить Арбака льву!» он даже задрожал, и темно-бронзовый оттенок щек чуть-чуть побелел. Но вскоре к нему опять вернулось обычное самообладание и надменность. Он гордо встретил гневные взгляды бесчисленных глаз окружающей толпы и теперь на вопрос претора он отвечал тем особенным, спокойным и властным тоном, каким всегда отличались его речи.
– Претор, это обвинение так нелепо, что едва ли заслуживает ответа. Мой первый обвинитель – благородный Саллюстий, закадычный друг Главка. Второй мой обвинитель – жрец. Я уважаю его сан и одежду, но, о народ Помпеи! Вам несколько знаком характер Каления – его алчность и сребролюбие вошли в пословицу. Свидетельство подобных людей можно купить за деньги! Претор, я невиновен!
– Саллюстий, – спросил претор, – где ты нашел Каления?
– В подвалах Арбака.
– Египтянин, – продолжал претор, нахмурив брови, – значит, ты осмелился заточить жреца богов, а почему?
– Выслушай меня, – отвечал Арбак, спокойно подымаясь, но с видным волнением на лице. – Этот человек пришел ко мне с угрозой, что он возведет на меня именно такое обвинение, если я не куплю его молчания половиной моего состояния. Напрасно старался я отклонить его от этого умысла. Не позволяй жрецу перебивать меня, благородный претор, и ты, о народ! Я чужеземец в вашей стране. Я сознаю свою невиновность в преступлении, тем не менее свидетельство жреца могло погубить меня. В своем затруднении я завел Каления в темницу, откуда его освободили, завел под предлогом, что это моя сокровищница. Я намеревался держать его там, покуда не решится судьба настоящего преступника и покуда угрозы жреца потеряют всякое значение, но я не имел никакого дурного умысла. Быть может, я виноват, но кто из вас не признает за собой права самосохранения? Если б я был преступен, отчего этот жрец молчал на судебном разбирательстве, ведь тогда я никуда не запирал и не скрывал его. Почему он не заявил о моем преступлении, как я заявил о преступлении Главка? Претор, на это не нужно и ответа. В остальном полагаюсь на ваши законы. Я требую их охраны. Удалите отсюда и обвинителя и обвиняемого. Я охотно согласен отдать себя законному суду. Но здесь не место для пререканий.
– Он говорит дело, – заметил претор. – Эй, стража, уведите Арбака и караульте Каления! Саллюстий, ты отвечаешь за твое обвинение. Пусть продолжаются состязания…
– Как! – воскликнул Калений, оборачиваясь к народу. – Неужели вы так презрительно относитесь к жрецу Исиды? Неужели кровь Апекидеса будет напрасно вопиять о мщении? Неужели отложат теперь выполнение правосудия, чтобы не дать ему хода и впоследствии? А льва лишат его законной добычи? Боги! Боги! Я чувствую, что сами боги говорят моими устами: «Отдайте Арбака на растерзание льву!»
Изнуренное тело жреца не выдержало наплыва ярости и мстительного чувства – он повалился наземь в страшных судорогах, с пеной у рта. Он, действительно, казался человеком, одержимым какой-то сверхъестественной силой! Народ увидел это и затрепетал.
– Сами боги вдохновляют святого человека! Бросить египтянина льву!
С этим криком вскочили, заколыхались сразу тысячи и тысячи народу. Зрители спускались сверху, теснились с разных сторон по направлению к египтянину. Напрасно эдил горячился, напрасно претор возвышал голос и ссылался на закон. Народ уже рассвирепел от вида крови, он жаждал еще большего кровопролития, и к этой ярости примешивалось еще суеверие. Возбужденный, разгоряченный видом жертв, он позабыл о власти своих правителей. Это было одно из тех страшных возмущений толпы, совершенно невежественной, полусвободной, полурабской; возмущений, обусловленных особым строем в римских провинциях. Власть претора была гибким тростником среди урагана. Однако по его приказанию стража выстроилась вдоль нижних скамеек, где сидели знатные отдельно от простонародья; но она послужила лишь слабой преградой – человеческие волны остановились только на мгновение, чтобы дать Арбаку с точностью определить момент своей гибели! В отчаянии, в ужасе, победившем даже его гордость, он устремил взор на волнующуюся, смятенную толпу, как вдруг над нею, сквозь широкую прореху, оставленную в веларии, он увидел странное, ужасное явление, увидел, и его хитрость пришла на помощь мужеству!
Он простер руку к небу. По его высокому челу и царственным чертам разлилось выражение невыразимого величия и торжественности.
– Смотрите! – воскликнул он громовым голосом, заставившим замолкнуть рев толпы. – Смотрите, как боги покровительствуют невиновным! Пламя мстительного Орка вспыхнуло при ложном свидетельстве моих обвинителей!