Сук, на котором висел труп, трещал и скрипел, словно жалуясь, что ему приходится держать такую тяжесть. Старуха мокрыми от слез глазами смотрела на мертвеца, и месяц присматривался к нему, не сводили с него глаз волки, а ночь все окутывала черным покровом.
Стемнело… Старуха снова раскачивала головой, а из уст ее лилось тихое-тихое пение, как поют матери над колыбелькой засыпающего ребенка.
Долго пела она, глядя вверх, и, устав, плакала до тех пор, пока в груди не стало дыхания, а на глазах — слез… Тогда, вперив в него неподвижный взор, она сидела молча, не двигаясь с места.
В это время в лесу послышался далекий шум — летел король-ветер! Черные тучки несли его по небу.
Старуха обрадовалась ему, глаза ее заблестели.
Зашумело и в долине, труп нагнулся и начал метаться по воздуху.
Ветер так закружил его, что корона упала, волосы развеялись, полы сермяги раздулись широко, это был танец смерти повешенного! И старуха, глядя на него, взялась за полы своей сермяги и принялась кружиться вокруг дерева, распевая все громче и быстрее и прерывая себя смехом.
Волки завыли, подняв кверху пасти, а ветер дул все сильнее.
И, казалось, все кружилось в этом танце смерти, принесенном ветром: труп, старуха, вороны в воздухе, волки, бегавшие вокруг дерева, и даже тучи на небе, из-за которых то показывался побледневший месяц, то снова прятался за них. Свист ветра в ветвях деревьев и в сухих тростниках болот походил на звуки какой-то дикой музыки.
Старуха, напевая себе под нос, все кружилась с какой-то бешеной быстротой, вдруг что-то затрещало наверху, она остановилась.
Труп повешенного сорвался с сука и упал к ее ногам.
Старуха остановилась над ним… месяц выглянул из-за туч…
Она медленно подошла, села под деревом и осторожно положила себе на колени голову с выклеванными глазами.
И в ту же минуту снова вспомнила колыбельную песенку, затянула ее и заплакала.
Вороны, сидя на дереве, каркали над ее головой, волки придвинулись ближе и стали обнюхивать труп. Теперь он вполне созрел для них — этот дубовый плод!
В темноте четыре разбойничьих глаза сверкнули перед старухой, отнимавшей у них добычу, — блеснули белые зубы. Взгляды их скрестились. Она взяла палку и погрозила им.
— Прочь, собаки, от княжеского тела, вон ступайте! — хриплым голосом закричала она. — Не знаете разве, кто это? Это плоцкий князь! Король Маслав! А! Он мой сын! Мой сын! Прочь, проклятые собаки, вон убирайтесь!
Волки отступили, старуха была смелее их, защищая дорогое ей тело… Голову она положила к себе на колени и что-то бормотала про себя.
— Так ему суждено было погибнуть! Так! Все он имел, а захотел еще большего! Еще ребенком он так ко всему тянулся. Враги не смогли, так друзья повесили! Ха, ха, я-то знала, что так и случится!
Она опять закачала головой и заплакала. Взглянула в лицо месяцу, словно спрашивая у него совета.