– Он и тут наживался.
– Ну, не без этого. Деньги – тоже товар. Кто-то и ими должен торговать.
Воронин обернулся к жандарму, сторожившему вход в подвал:
– Капрал, а если у меня в ломбарде заклад остался? Что ж теперь?
Постовой отвернулся, не стал отвечать.
Санкюлотка с выбивающимися из-под чепца рыжими кудрями толкнула Александра локтем, подмигнула:
– Забудь про свой заклад. Полицейские там. Даже если грабитель что и проморгал, после них уж точно ничего не останется.
Александр огляделся. Снег вокруг был сильно исхожен, но цепочка розовых от крови следов все еще тянулась от входа в ломбард к рю Мортеллери. Отпечатки так затоптали, что не разберешь – оставили их сапоги, сабо или ботинки. А там, где не затоптали, их засыпала пушистая пороша. Через несколько десятков саженей кровь исчезала, и утрамбованный снег украшали только дымящийся на морозе конский навоз, труха и последние опавшие листья. Видимо, сам убийца ранен не был, только обувь в крови жертвы испачкал.
Вскоре из подвала послышались тяжелые шаги, пыхтенье и голоса – жандармы тащили тело. Постовой бросился вниз помогать им, однако тут же выбрался задним ходом наружу: на узкой лестнице было не разойтись. Теперь и его сапоги оставили кроваво-ржавые отпечатки. Раздался грохот падения, солдатская ругань, из проема выдвинулся темно-синий зад жандарма. Солдат вылез, охая, морщась и почесывая одной рукой испачканную бурой кровью спину, а другой удерживая ноги жертвы. Тело ростовщика было нелепо согнуто, а от головы осталось лишь полчерепа. Черный суконный сюртук был заляпан мерзкими светлыми ошметками. Александр видел достаточно ранений в голову, чтобы признать кусочки мозга.
– Ой, бедняга, – заохала одна из кумушек, – а чего ж он скрюченный-то такой?!
– Как умер, так и закостенел, со вчера же валялся, – охотно объяснил один из приставов. – Едва по лестнице протащили, Жерар вон в кровище поскользнулся.
– А как же теперь в гроб-то? – заволновались женщины, как будто за последний год не сбрасывали сотни тел в кладбищенские рвы не только без гробов, но даже без голов, лишь заливая известью.
– Расступись! Дай пройти!
Труп затащили в полицейскую карету. Последним из подвала поднялся полицейский комиссар секции с широким, отороченным бородой лицом. В левой руке он нес пистолет ростовщика.
АЛЕКСАНДР ПОБРЕЛ ДОМОЙ, обняв себя руками и стараясь унять трясучку. От холода зуб на зуб не попадал. На лестнице пришлось уступить дорогу толстому господину в расшитом жилете, бархатном камзоле и в плаще на лисьем меху. Господин спускался, загораживая собой всю ширину прохода и громко пыхтя. Лицо его украшали огромные рыжие усы, а треуголку – гигантская трехцветная кокарда. За ним, вцепившись в кованые перила, переставляя ноги по одной ступеньке и колыхаясь, как полный воды бурдюк, спускалась супруга. Оба оглядели Воронина так цепко и неприязненно, словно он у них в долг занимал. Их провожала сладко воркующая гражданка Планель. Друзья Планелихи оказались весьма ей под стать. Дядюшка встретил Александра, как дитя, брошенное матерью:
– Ну наконец! Жанетка тут надо мной издевается: табакерку найти не может, сегодняшнюю газету на растопку пустила, проветривает мне назло, а тебя где-то носит!
Александр рухнул на стул:
– Кто-то застрелил ломбардщика Рюшамбо и ограбил его лавку.
Эту весть, в отличие от потери табакерки, дядя воспринял невозмутимо.
– Сашка, а чего ты с непокрытой головой по морозу шастаешь? Найди в чулане бобровую шапку, я тебе ее дарю.