Он едва не задохнулся: она готова была стрелять в Шевроля ради его спасения, она предупреждала его! Взял ее ладони в свои, они оказались теплыми и покорными, и глаза ее сияли. Тут подсматривающая с верхней площадки Планелиха выдала себя пыхтением, и Александр переборол мучительный соблазн поцеловать девушку.
– Что с мадам Турдонне?
– Ее к шести месяцам тюрьмы приговорили. – Покраснела, но добавила: – Если честно, тут Шевроль помог: приходил в суд, подтвердил, что знает ее как добрую патриотку и честную гражданку.
– Ага, член городского совета Шевроль с первого взгляда произвел на меня впечатление джентльмена и вашего ярого заступника.
Она смутилась.
– Месье Ворне, пожалуйста, не думайте обо мне дурно, но я боюсь с ним ссориться, – девушка умоляюще сложила руки, и Воронин замер, увидев на ее безымянном пальце сапфировый перстенек, обсыпанный бриллиантами. – Поймите меня, пожалуйста. Я терплю его ради спасения тетки.
Александр с трудом перевел дыхание. Не сводя взгляда с колечка, которое он так пристально рассмотрел в ломбарде, Воронин наклонился почти к самому ее уху и тихо, чтобы не радовать Планелиху, спросил:
– Мадемуазель Бланшар, чтобы ненароком не подумать о вас дурно, я спрошу напрямик. Это ради спасения тетки вам пришлось убить и ограбить старого Рюшамбо?
XIX
ВАСИЛИЙ ЕВСЕЕВИЧ АККУРАТНО разбил верхушку яйца всмятку внимательно вгляделся внутрь, осторожно приподнял тарелку и понюхал. Сморщился.
– Что-то гадко пахнет. Это что, Жанетка нам такое продает?
Яйца, масло и мясо в последнее время доставала оборотистая кухарка. Платить за них приходилось втридорога и серебряными экю, зато с тех пор, как открыли этот чудный способ пропитания, недостатка больше ни в чем не ощущалось.
– Лучше ты его съешь, Санёк. Ты молодой, тебе все трын-трава.
– Давайте его выбросим, – струхнул Александр.
– Нехорошо, – расстроился дядя. – Еды совсем не достать, а ты тут капризничаешь. – Взял булочку, густо намазал маслом и мармеладом. – Опять ты всю ночь где-то блудил, шалопут.
Василий Евсеевич вопросительно взглянул на племянника, вместо ответа Александр пробормотал первое, что пришло в голову:
– А что вы сами-то все дома сидите? Хоть для моциона на свежий воздух выходили бы – на людей посмотреть, в кофейне посидеть.
– Не нужен мне их проклятый свежий воздух! Чтобы им дышать, сначала придется себя трехцветной кокардой украсить и славить их революцию попугаем! Нет, стар я уже с фасциями бегать и марсельезы горланить. К тому же, – напомнил злопамятный дядюшка, – ты потерял мою любимую бобровую шапку. Что ж теперь, мне – русскому дворянину, помещику, отставному военному, бывшему члену Иностранной коллегии, доверенному лицу самодержицы, – на последних словах голос Василия Евсеевича дрогнул, – на старости лет, как шуту на люди выходить? В красном колпаке с триколоровой меткой Каина пешедралом, без шпаги, в протертом армячке парижскую грязь месить себе на позор, а людям на посмеяние?
Выдержал паузу, позволив неразумному племяннику оценить оскорбительность предложения выходить на свежий воздух. Затем скорбно и кротко попенял:
– Нет уж, спасибо, милый друг. Хватит того, что один Воронин по ночам ловеласничает, даром что дома невеста.