Месье Террор, мадам Гильотина

22
18
20
22
24
26
28
30

Александр смолчал. Совершенно ни к чему было огорчать дядю известием, что любимый племянник вовсе не распутствовал в свое удовольствие, а провел вчерашний вечер, слушая Демулена, который зачитывал ему и Люсиль первый номер своего «Старого кордельера».

После того как Дантона исключили из якобинского клуба, Камиль все-таки затеял новую газету и в последние дни не поднимал головы от письменного стола. Рядом с рукоделием на коленях обычно сидела Люсиль, помогала мужу найти острое словцо или придумать уничтожающий эпитет. Александр тоже ходил туда чуть ли не каждый день. Читал статьи Камиля, соглашался, возражал, но главное – поддерживал и воодушевлял журналиста. Этой ночью все они почти не спали.

Дядя погрозил пальцем:

– Ох, молодость, молодость! Ничего, когда же и перебеситься, как не перед свадьбой?

Он, кажется, совершенно неверно представлял себе не только ночное времяпрепровождение Александра, но и его будущее.

– Перед какой свадьбой, Василь Евсеич?

– Вестимо какой! Не век же тебе кобелиться! – Склонил голову набок: – А ты, Санька, бессовестный, последнюю булочку цапнул!

Рука Александра замерла в воздухе:

– Почему последнюю? Я их вчера пять штук принес.

– Так-то вчера было. Ты-то вон яйца лопаешь, а мне-то тоже надо хоть чем-то спасаться.

Вынул булочку из руки племянника, разрезал, аккуратно намазал маслом и медом, вздохнул:

– Томлюсь я тут, Санька, непереносимо.

Чем дальше, тем больше Василий Евсеевич маялся. Окончательно удручило его Рождество:

– Ни благовеста, ни всенощной, ни катаний, ни гуляний, ни колядок, ни ряженых! Как в языческих катакомбах праздник встретили.

Утешался лишь тем, что бранился с Жанеттой, делал реприманды Александру и неопровержимо доказывал, что воздушные шары, громоотводы и телеграф годятся только для фокусов гадалок и прохиндеев вроде Калиостро или Исаака Невтона.

– Скорей бы домой. Тебе ж небось к Машеньке не терпится.

– Вот как? Мне, оказывается, к Машеньке не терпится? – Александр оглядел пустой стол, обреченно понюхал яйцо, поколебался, но все же отодвинул.

– Да уж не скрывай, не скрывай. Сам молодым был, помню, – дядюшка добродушно погрозил пальцем, откусил от пышки, запил горячим чаем: – Ох, Саня, напрасно ты булочками пренебрегаешь! – С хрустом дожевал, облизнул пальцы: – Ничего нет на свете вкуснее этого дара Божия – хлеба насущного!

Покончив с завтраком, Василий Евсеевич пересел в кресло, зашелестел газетами.

– Взгляни-ка! Дерзко писано! – в руках он держал «Старый кордельер». – Ишь ты, Англию в пример ставит! Добрые патриоты быстро ему кузькину мать покажут.