– Боюсь, арестована вместе с Шевролем. Завтра департамент полиции закрыт из-за праздника Верховного Существа, а послезавтра с утра пойду узнавать. Только на месте комиссара я бы скорее меня заподозрил, чем хрупкую мадемуазель Бланшар.
– Тебя-то с какой стати подозревать? Ты ведь не убивал?
– Нет, только грозился. Убить женщину, даже такую, как Бригитта, да еще столь вульгарным способом, я бы не набрался духа. Но достаточно, чтобы меня заподозрили, стали допрашивать, расследовать, наводить справки, откуда мы взялись, да чем занимаемся, да кто нас знает. Стоит полиции запросить Кальвадос, из которого мы якобы приехали, – и обнаружится, что мы вовсе не те, за кого себя выдаем.
– Тогда бежать надо, а не сидеть невестой на смотринах! – дядя решительно отложил газету, скрестил руки на груди: – Давай, Саня. Я, что ли, вещи собирать буду?
– Куда бежать? Как? Из Парижа без лессе-пассе через заставу не пропустят, а в городе нам в любом новом месте придется заново регистрироваться. Самый верный способ закрыть расследование – это как можно скорее найти убийцу. Если окажется, что Планелиху убил Этьен, то нас оставят в покое, а если не он, то мое исчезновение только убедит полицию в моей вине. Но вас, Василь Евсеич, никто ни в чем не подозревает. Вам и впрямь хорошо бы хоть ненадолго куда-нибудь перебраться. Надо подумать, кто вас может приютить.
Дядя только отмахнулся:
– Еще чего выдумал! Хотел бы я посмотреть, как ты без меня справишься! – нахмурился, снова уткнулся в читанную-перечитанную газету и обиженно басил из-за нее: – Я тут о тебе, как наседка о яйце, забочусь: чтобы ты и сыт был, и сух, и в тепле, любимую бобровую шапку для тебя не пожалел! Без меня с голоду подохнешь. Нет уж. Вместе приехали, вместе и уедем – хоть в милое отечество, хоть на площадь Революции.
Александр отчего-то закашлялся:
– Будем надеяться, убийца вскоре найдется.
– Свечи зажги, букв уже не видать. На ужин-то у нас что? В сотый раз спрашиваю.
ВСЮ НОЧЬ В РАСПАХНУТОЕ окно лился шелест летнего дождя, пахло сырой землей и пыльными листьями. Где сейчас Габриэль? В Консьержери, в Ла-Форс? Александр вспоминал участь Люсиль, и его захлестывала леденящая волна ужаса.
На следующий день, двадцатого прериаля, Конвент вотировал декрет о существовании Верховного Существа и о бессмертии души. Департамент полиции пустовал из-за проведения торжественных церемоний. Наплевав на запрет следователя, Александр пошел на празднество. Все лучше, чем томиться дома неизвестностью и бессилием.
Через весь Париж в Национальный сад, бывший парк Тюильри, стекались колонны сорока восьми парижских секций. Газоны густо усеяли сделанные Давидом аллегорические фигуры. Робеспьер, в небесно-голубом фраке и нанковых кюлотах, с огромным букетом цветов в руках, произнес длинную речь со сцены специально сооруженного амфитеатра. Затем сжег Факелом Истины облитое скипидаром картонное чудовище Атеизма, и на его месте воссияла слегка закоптелая статуя Мудрости. Тут в соответствии с планом Исполнительного комитета народного образования грянуло всеобщее ликование. Били барабаны, надсаживались трубы, с мостов доносились артиллерийские залпы.
Счастливые толпы построились в колонны и, горланя патриотические песни, двинулись к Марсову полю, переименованное в Поле объединения. Впереди всех вышагивал Робеспьер, в некотором отдалении семенили в шляпах с плюмажами прочие депутаты, перепоясанные трехцветными кушаками. Следом тянулся кортеж с колесницей, полной атрибутов ремесел и искусств, позади маршировали саперы, пожарные, канониры и духовые оркестры.
За спиной Александра мужской голос произнес:
– Посмотри на эту скотину. Ему мало быть повелителем. Он хочет быть Богом.
Александр обернулся. Жак-Алексис Турио, депутат от Марны, бывший соратник Дантона, кивал на Робеспьера.
Шествие обогнуло статую Свободы, через мост Революции пересекло площадь Инвалидов и вышло на Поле объединения.
Там опять вдохновенно исполняли симфонии, с энтузиазмом пели гимны Божеству, дружно и торжественно клялись не складывать оружия, пока не будут истреблены все враги республики. Робеспьер, ставший не то Верховным Существом, не то его жрецом, опять жевал все те же нескончаемые речи. После залпов артиллерии, символизирующих возмездие врагам нации, и дружных криков «Да здравствует Республика!» довольные патриоты секциями разошлись по домам.
АЛЕКСАНДР ВОЗВРАЩАЛСЯ ПО опустевшему городу. У пекарни из-за праздника не оказалось очереди, и, вспомнив, что дома поджидает вечно голодный Василий Евсеевич, уничтожавший любую выпечку быстрее, чем дракон – девственниц, Александр вошел внутрь. От большой печи несло жаром, и над дубовыми квашнями витал кислый аромат бродившего теста.
ebooksa