Тогда Моисей, только что еще весьма взволнованный, совершенно успокоился и ответил лишь:
— Ты сказал. Я ухожу и не увижу более лица твоего.
Ему претило то, о чем он думал во время страшно-невозмутимого прощания. А вот Йошуа и Халеву, юношам, тем как раз не претило.
Это темная глава, прописать ее можно лишь в завуалированных словах, полусловах. Настал день, или, лучше сказать, ночь, зловещая вечеря, когда Яхве, или Его Ангел смерти, свершал обход и вершил последнюю, десятую казнь над сынами Египта или по крайней мере их частью, над египетским элементом жителей Гесема, а также городов Пифом и Раамсес, пропуская и щадяще минуя хижины и дома, дверные косяки которых для его уведомления были закрашены кровью.
Что он сделал? Он запустил в действие смерть, ту самую смерть первенцев египетского элемента, идя при этом навстречу кой-каким тайным пожеланиям и помогая кой-каким второрожденным получить права, в которых они в иной ситуации оказались бы поражены. Особо нужно отметить разницу между Яхве и Его Ангелом смерти: подчеркивается, что дома обходил не сам Яхве, а именно Его Ангел смерти, точнее, целое воинство таковых, тщательно отобранное. Если попытаться свести множество к отдельной особи, многое говорит за то, что Ангела смерти Яхве можно представить себе сильным юношей с курчавой головой, выступающим кадыком и решительно сведенными бровями, из того типа ангелов, что всегда рады, когда заканчиваются бесполезные переговоры и можно перейти к делу.
Во время вязко протекающих переговоров Моисея с фараоном не было недостатка и в приготовлениях к решающим деяниям: сам Моисей ограничился тем, что в ожидании грозных событий потихоньку отослал жену и сыновей в Мадиам, к тестю Иофору,[47] чтобы с наступлением грядущего забота о них его не обременяла. А Йошуа, положение которого при Моисее поразительно похоже на положение Ангела смерти при Яхве, действовал по-своему и, не располагая средствами, да пока еще и авторитетом поставить под ружье и под свое командование три тысячи годных к воинской службе братьев по крови, по крайней мере отобрал, вооружил, обучил и удерживал в повиновении ватагу, чтобы кое-что можно было предпринять хоть для начала.
События тогдашние окутаны мраком — мраком вечери, ставшей в глазах сынов Египта праздничной вечерей жившей посреди них батрацкой крови. Судя по всему, кровь эта тут же решила компенсировать запрещенный праздник жертвы в пустыне праздником лампад и Бога, связанным с обильным застольем; для него они даже заняли у египетских соседей золотые и серебряные вещи. Во время оного, а точнее, вместо оного и случается обход Ангела смерти, смерть первенцев во всех жилищах, не помеченных кровью при помощи пучков иссопа, эта напасть, внесшая такое смятение, такой внезапный переворот в правовых и имущественных отношениях, что с того часа путь из земли Моисеевым людям не просто открыт, а их прямо-таки выталкивают на этот путь, они же, с точки зрения египтян, ступают на него слишком медленно. В самом деле, создается впечатление, что второрожденные рвались не столько отомстить за смерть тех, на чье место продвинулись, сколько подстегнуть виновников своего возвышения к исчезновению. Говорится так: десятая казнь сломила наконец-то гордость фараона, и он отпустил кровь Моисеева отца из рабства. Правда, очень скоро выслал вдогонку улизнувшим военный отряд, потерпевший крах лишь посредством чуда.
Как бы оно там ни было, исхождение приняло форму изгнания, и спешка, в которой оно произошло, запомнилась по той детали, что ни у кого не осталось времени заквасить для странствия хлебы; на худой конец, успели запастись лишь невскисшими лепешками, что потом Моисей на все времена превратил в народный обычай праздновать и памятовать. В остальном же что стар, что млад, в общем, были готовы пуститься в путь. Пока Ангел смерти совершал обход, препоясав чресла, сидели у груженых повозок, обувь на ногах, дорожный посох в руках. Золотые и серебряные вещи, одолженные у сынов той земли, прихватили с собой.
Друзья мои! При исходе из Египта как убивали, так и воровали. Правда, по твердой воле Моисея, это должно было быть в последний раз. Да и как же можно вырваться из нечистоты, не принеся ей последней жертвы, еще разок как следует, основательно не осквернившись? И вот плотяной объект Моисеева желания сотворить образ, эти бесформенные человеки, кровь его отца, был на свободе, и свобода стала ему пространством для освящения.
Выселяющаяся масса, по числу душ намного меньше, нежели с тем желают мириться легендарные цифры, но достаточно сложная для того, чтобы ею управлять, руководить и ее снабжать, довольно тяжкое бремя для того, кто несет ответственность за ее участь, за продвижение на вольных просторах, ступила на путь, сложившийся сам собой, если — а на то имелись веские причины — хотела обойти начинающиеся к северу от Горьких озер египетские пограничные укрепления; путь этот вел по краю, где расположены Соленые озера, куда врезается более широкий, западный из двух рукавов Красного моря, превращающих Синайскую землю в полуостров. Моисей знал эти земли, поскольку проходил их во время бегства в Мадиам и на обратном пути. Ему лучше, чем юному Йошуа, у кого в голове имелись лишь копии карт, были известны их особенности, природа илистых ваттов, иногда обнажающих перемычку между Горькими озерами и морской бухтой, по которой при сопутствующих обстоятельствах все-таки можно посуху перебраться на Синай. А именно, когда дул сильный восточный ветер, море отступало и шельф открывал свободный проход — в таком-то состоянии благодаря благоприятствующим распоряжениям Яхве беглецы его и нашли.
Весть эту распространили в массах Йошуа и Халев; Моисей, призывая Бога, держал над водой жезл, чем понудил ее отступить и освободить людям проход. Вероятно, он действительно это сделал и торжественным жестом во имя Яхве оказал помощь восточному ветру. Во всяком случае, вере народа в своего вождя подобное подкрепление не помешало, тем более что именно здесь, в первую очередь здесь она подверглась нелегкой проверке на прочность. Ибо именно здесь случилось, что войско фараона, люди и колесницы, яростные серпоносные колесницы, увы, слишком хорошо известные, нагнали выселенцев и едва не положили кровавый конец их странствию к Богу.
Известие об их приближении, которое принес арьергард Йошуа, вызвало в народе непомерный страх и бешеное отчаяние. Тут же ярким огнем вспыхнуло сожаление, что последовали за «этим человеком Моисеем», и поднялось то массовое недовольство, которое, к скорби и горечи Моисея, повторялось при всякой трудности, что впоследствии возникала. Женщины вопили, мужчины ругались и потрясали кулаками у бедер, как обычно в возбужденном состоянии делал Моисей. Говорилось следующее:
— Разве не хватало гробов в Египте, куда бы мы мирно вошли в свой час, если бы остались дома?
Вдруг Египет стал «домом», хотя всегда был барщинной чужбиной.
— Лучше быть нам в рабстве у египтян, чем погибнуть в этой глуши от меча.
И такое Моисей слышал тысячи раз, это даже испортило ему радость от спасения, которое было потрясающим. Он являлся «тем человеком Моисеем, который вывел нас из Египта», что подразумевало похвалу до тех пор, пока все шло хорошо. Если же плохо, слова тотчас меняли окраску, приобретая значение ропотного упрека, неизменно недалекого от мысли о побиении камнями.
В общем, после короткого перепуга здесь все прошло позорно, неправдоподобно хорошо. Благодаря Божьему чуду Моисей стал весьма велик, стал «тем человеком, который вывел нас из Египта», — что значило опять-таки противоположное. Племя катится по осушившемуся шельфу, за ним — египетская мощь колесниц. Вдруг ветер умирает, прилив обращается вспять, и, захлебываясь, всадники и кони гибнут в поглотивших их водах.
Триумф был беспримерным. Мариам, пророчица, сестра Ааронова, ударяя в тимпан, пела пляшущим женщинам:
— Воспойте Господу… высоко превознесся… коня и всадника… ввергнул в море.
Всё она сама сочинила. При этом нельзя забывать о сопровождении тимпана.
ebooksa