Подсолнухи

Или квартиросдатчики. Никто не порицает их, никто не штрафует их, не запрещает заниматься подобным промыслом, не ведет в милицию, не судит судом. Им, значит, можно, а ему нельзя. Он не выращивает цветочки-ягодки для базара, не пристраивает к дому клетушку, чтобы пустить лишнего курортника, содрав с него три рубля, он занят серьезным делом — обслуживает отдыхающих. Есть такая должность — рабочий пляжа. Не им, Подрезовым, она установлена, не ему ее отменять. Не он, так другой принят будет в пансионат. Обязанности свои Илья выполняет добросовестно, замечаний, жалоб нет, отдыхающие довольны. Что еще? Ничего. Нечем возразить вам…

Прошли год, и два, и три. Илья давно обвыкся в новом своем положении, оно ему нравилось все более и более. Домой он так и не съездил, отписывая всякий раз, что дела держат. Так было лучше. Не стоило тревожить родителей. А если что случится, те дадут телеграмму. Клаве он теперь не писал, передавал через стариков приветы. Она ему не отвечала, а это как нельзя лучше устраивало Илью. О ребенке старался не думать, будто и не было его. Мало ли кто с кем гулял, кто от кого рожал. Молодость…

Он изменился. Возмужал прежде всего. Следил за собой. Не курил, занимался гимнастикой, чтоб не раздобреть. При росте метр восемьдесят держал вес восемьдесят пять килограммов. Ежели приходилось выпивать, пил одно сухое винцо, не более одной бутылки за вечер. Каждое утро брился, чистил зубы, меняя пасту, раз в месяц подстригался. Он смотрел на свои руки и не узнавал их, улыбаясь. У него были маленькие, женские кисти рук. Но это были мужские руки, сильные. В пору работы на тракторе он отмывал руки соляркой, руки — в постоянных ссадинах, порезах, с черными зазубренными ногтями. Присматриваясь, как одеваются приезжие, он купил плащ, шляпу, научился повязывать галстук. Много читал, в пансионате была библиотека. Просматривал ежедневно газеты.

Когда вечерами один или с кем-нибудь в паре Илья медленно прогуливался по набережной, поглядывая на море из-под широких полей шляпы, поддерживая вежливый разговор, трудно было узнать в нем лохматого, чумазого Илюшку Подрезова, который, бывалочи, на пахоте останавливал, глушил трактор, выскакивал из жаркой кабины, хватал канистру, запрокинув голову, пил степлившуюся воду, проливая на голую грудь, а потом падал сбочь полосы лицом в траву, чтобы хоть немного образумиться от тракторного гула.

В одном Илья не сдерживал себя в пансионате — это женщины. Он видел, что привлекателен, нравится женщинам, и пользовался этим. Заезды были неодинаковы — интересные, менее. Как правило, приезжали с мужьями, но всегда случались одиночки, и в каждом заезде Илья находил себе подругу. За четыре года не было такого, чтобы кто-то из подруг попадал в пансионат дважды, а если б и произошло подобное, то ничего страшного, при желании можно было бы повторить прежнее, Илью бы это ничуть не смутило.

Дамы были из городов, образованные, как правило, то она адвокат, то архитектор, то научный сотрудник, умеющие говорить, умеющие помолчать, и в первые после устройства месяцы Илья только примеривался, приводил себя в порядок, не зная с чего начинать. К этим дамам требовались совершенно иной подход, иное отношение, чем к деревенским своим дояркам и телятницам, а он что же, рабочий совхозный с восьмилеткой, тракторист, недавний солдат, носовым платком до армии носа никогда не утирал, рукавом…

Была в Илье природная черта, выручавшая его много раз — наблюдательность. Он не просто наблюдал, он выделял что-то главное, важное ему, выбирая. Оно, это главное, таилось в нем до поры, оказываясь необходимым. Учась в восьмилетке, Илья присматривался к учителям, кто как одевается из них, кто как держит себя в школе, на улице, кто как говорит. Но учителя — свои же, деревенские люди, закончившие в районном селе педагогическое училище. Мужики, бабы, Илья знал их с детства, знал, кто на что из них способен, они были и интересны, и неинтересны, школьные учителя его.

А вот в армии интереснее на этот счет, там офицеры. Многому научился Илья у офицеров. Да и сам уже был взрослее, серьезнее мыслил. Правда, и офицеры не одинаковы. Иной — только вот что звездочки на плечах, тем и отличается от рядового, а сам мешковат, голос груб, ни стати, ни речи, руки не ухожены. А другой… залюбуешься. Был один лейтенант, Илья кругами ходил около лейтенанта того, боясь слово пропустить. Вроде бы такой же офицер как и капитан, как и майор, а нет, не такой. Форма на всех одинаковая, но на нем сидит — позавидуешь. Высок, тонок, подборист. А говорит! Не просто говорит, рукой помогает. Голос особый, с картавинкой легкой, приятный голос. Илья попробовал так говорить — не получается. А ходит — женщине самой красивой так не пройти, вот как ходит. Очень Илье Подрезову нравился тот молодой лейтенант.

— Позвольте предложить, — говорил лейтенант, протягивая открытую пачку сигарет рядом стоявшему офицеру, и тот, невольно подобравшись, благодарно кивал, вытаскивая сигарету.

— С кем имею честь разговаривать? — спрашивал в трубку лейтенант, и Илья Подрезов, слушавший неподалеку, вздрагивал от восторга. Вот это да! Это человек! Не сравнишь с сельским учителем!

— Не имею чести быть знакомым, — в другой раз услышал Илья. Лейтенант с капитаном садились в машину, заканчивая разговор.

Однажды Илья слышал, как лейтенант разговаривал с женщиной по телефону. Он случайно оказался поблизости, задержался.

— Государыня моя, — картавя, растягивая слова, произносил лейтенант. — Гос-сударыня моя, вы абс-со-лютно неправы, уверяю вас!

Говоря это, прижимая трубку к уху, лейтенант чуть отклонялся назад корпусом, отставляя правую ногу. Потом отставил левую.

Илья старался больше читать, это выручало. Читать он любил, читал в школе, дома, в армии. Уже одно то, что он приносил постоянно на пляж книгу, помогало ему. Но книжку мало прочесть, надобно еще уметь говорить о ней, и когда отдыхающие затевали разговор о прочитанном, а разговоры такие были частыми, Илья всегда самым внимательнейшим образом прислушивался, запоминал.

Вот лежат они, курортницы, так и этак, в различных позах на лежаках, под зонтами, под навесами, под солнцем, отдохнувшие уже, загоревшие, разомлевшие, расслабясь от солнца, воздуха, моря, забывшие на время все то, что осталось дома. Место Ильи возле спуска на пляж, где тамбур. Он встает, откладывает очки, книжку и ме-едленно идет краем моря в дальний конец пляжа. Он идет просто так, надоело лежать, встал, чтобы пройтись, потом выкупается. Остановится, нагнется, поднимет камушек, подбросит на ладони. Дальше.

Он задумчив как бы, глядит перед собой, но знает, что все или почти все женщины смотрят сейчас на него. Дойдя до конца, он поворачивается и так же медленно идет обратно. Остановится и стоит некоторое время лицом к морю, потом, внезапно повернувшись, пристально посмотрит на ту, которую облюбовал, встретится на мгновение глазами с нею, опустит голову и пойдет, чувствуя спиной ее взгляд, и снова обернется, чтобы встретиться глазами. Теперь уже она опустит взгляд, как бы от крайнего смущения…

Этого вполне достаточно. Не сегодня, так завтра женщина та окажется рядом — принесет либо будет брать лежак, заговорит. Надо только иногда посматривать на нее, тревожить взглядами.

— Добрый день, — скажет она, улыбаясь, — мне, пожалуйста, вон тот лежачок, полегче. Будьте столь добры. Да, да, тот самый…

Подрезов подаст нужный лежак, на который указывает дама.