Весной 1928 г. шестнадцатилетняя Н. Б. Дейнека отправила Зощенко письмо со стихами. После ответа писателя завязалась переписка (см: Письма М. М. Зощенко Н. Б. Дейнеке / Публикация Н. Князевой // Искусство Ленинграда, 1990. № 3. С. 70–78; публикуется 17 писем).
Через какое-то время писатель назначает девушке встречу и делает «литературное предложение»: разрешить использовать уже полученные письма и стихи в книге и написать еще одно письмо в «сходном стиле». Просьба была выполнена и оплачена.
Дальше между автором и одной из героинь будущей книги завязывается сложная психологическая борьба. Девушка пугается собственной откровенности и просит отменить или, по крайней мере, отредактировать публикацию, чтобы остаться неузнанной близкими. Зощенко решительно отказывается от изменений.
«Михаил Михайлович встретил меня с некоторым раздражением. С первых же слов он дал понять, что предлагает мне столь выгодные условия и возможность увидеть свои писания в печати — другая с радостью согласилась бы, а я еще капризничаю.
Дрожащим голосом я доказывала, что это не каприз и умоляла убрать хоть одну единственную фразу, в которой я в отвратительно-точных выражениях, присущих литературному обиходу 20-х годов, сообщала о своем романе. (Вероятно, речь идет о следующем фрагменте письма: “У меня очень скверная, грязная жизнь. Чтобы объяснить всю ее грязь, достаточно того факта, что, когда мне было 14 лет, меня взял как женщину один женатый мужчина, и я до сих пор с ним, потому что я его люблю” —
Нет, он не уберет эту фразу, он не может, не имеет права ее убрать — тогда теряет смысл и значение весь мой образ. Вся мягкость и томность исчезла из голоса Зощенко, теперь в нем звенел металл. Он говорил теперь со мной как писатель-профессионал, несокрушимый во всем, что касалось литературы, литературного образа, литературного факта. И я для него была уже не я — девушка Ниночка, к которой он так участливо отнесся, я была литературным образом, за который он боролся.
Но тяжко превращаться из человека в литературный образ.
После долгих пререканий он согласился изменить даты писем, прибавить мне год возраста (17, а не 16 лет), переделать “Ленинград” на “Москву”, “морского инженера” на “молодого врача”, “драматическую артистку” на “киноартистку”. И приписать от себя концовку, в которой я выхожу замуж “за молодого врача”. <...>
В конце лета вышла книжка “Письма к писателю”. Я в ней существовала в двух ипостасях. И первая, ради которой все было и затеяно, — мои письма — была напечатана под понимающе-ироническим, как бы подводящим безнадежный итог заголовком “Все в порядке”».
Сопроводительное письмо для второй посвященной Дейнеке главки «Плохая молодость», в которой были опубликованы ее стихи, в конце концов, как вспоминает мемуаристка, сочинил от ее лица сам Зощенко (Там же. С. 63).
Во второе издание книги в СС 6 Зощенко включил семь новых главок, исключив, однако, пять других. Эти исключенные тексты, а также статья «Из переписки с читателями» (Литературный современник. 1940. № 3), вслед за М. Долинским, воспроизводятся в приложении.
См. также архивные публикации, обозначающие контекст этой книги Зощенко, своеобразно дополняющие и продолжающие ее: Письма к писателю / Публ. Ю. В. Томашевского // Звезда. 1994. № 8. С. 64–72; «Здесь. Писателю Зощенко». Из писем читателей 1930-х гг. Публ. В. А. Прокофьева // Мат 1. С. 193–221; «Письмо написано. Отправлено. И вот — нашло свое применение» / Публ. Е. И. Колесниковой // Мат 2. С. 344–347; «Дорогой товарищ Зощенко!». Из читательских писем 40–50-х годов / Публ. В. А. Прокофьева // Там же. С. 350–354.
Веселые проекты
Зощенко М. и Радлов Н. Веселые проекты (Тридцать счастливых идей). Л., 1928. 30 с.
Печатается по первому изданию.
Эта книжка-альбом, как и следующая, — результат тесного сотрудничества Зощенко с художником Николаем Эрнестовичем Радловым (1889–1942). Сын известного философа Э. Л. Радлова, в юности близкий модернистскому кругу, Радлов в 1920-е гг. стал известным карикатуристом, часто иллюстрировал рассказы Зощенко, рисовал дружеские шаржи на писателя. Его эволюцию не без едкости описал в дневнике К. И. Чуковский (25 января 1926 г.):
«Вчера был у Николая Эрнестовича Радлова. Когда я с ним познакомился, это был эстет из “Аполлона”, необыкновенно опроборенный и тонкий. Несколько вялый, но изящный писатель. Потом “в незабываемые годы” это был муж стареющей и развратной, пьяной, крикливой и доброй жены, которая никак не подходила к нему — и нарушала все его эстетство. Он казался “бывшим человеком”, очень потертым, долго не умел приклеиться к революции и без конца читал английские романы — все равно какого содержания. Теперь он к революции приклеился: вдруг оказался одним из самых боевитых советских карикатуристов, халтурящих в “Бегемоте”, в “Смехаче” и в “Красной”. Количество фабрикуемых им карикатур — грандиозно. Я спросил вчера:
— Какую манеру (рисунка) вы предпочитаете?
— Ту, которая скорее ведет к гонорару.
Я рассматривал вчера его карикатуры. Они банальны. Но его шаржи вызывают у меня восхищение. Он отличается огромной зрительной памятью и чрезвычайно остро ощущает квинтэссенцию данного лица».