Но вот в одном километре от дороги мы видим уцелевшую деревеньку. За исключением нескольких разрушенных домов, здесь, кажется, все в порядке. Мы видим жителей, неторопливо совершающих свои дела. Ребят, молчаливо сидящих на бревнах. Лошадь в немецкой упряжке — узкий хомут, без дуги.
Беседуем с престарелым жителем этой деревушки. Старик сидит на крылечке. Весеннее солнце золотит его удивительно спокойное лицо.
Мы что-то говорим о счастии, какое выпало его деревне — война пощадила ее.
Чуть усмехнувшись, старик говорит:
— Что касается счастья, то оно целиком от нас зависело. Деревню свою мы своевременно разобрали и только теперь сложили. Вот она и уцелела.
— Что значит разобрали?
— Сняли крыши. Вынули рамы. Разобрали срубы. А немцам несподручно жечь, что лежит на земле. Вот деревня и сохранилась.
Теперь мы видим, что несколько домов, которые мы приняли за дома, развороченные снарядами, — попросту разобраны. И весьма аккуратно — мелом занумерованы бревна.
Спрашиваем старика:
— А сами что ж, куда девались? В лес ушли?
— Сами ушли в лес.
— Как же немцы смотрели на ваше отсутствие?
— А что они могли сделать. Мы в лесу. А они в лес не любили заходить. Стеснялись партизан. Да и болота им мешали.
Усмехнувшись, старик добавляет:
— Они леса до смешного боялись. Около леса пошумят, постреляют. А зайти туда не берутся.
— И значит, вы более двух лет провели в лесу?
Старик утвердительно кивает головой. Потом, снова усмехнувшись, говорит:
— Сначала немцы прислали нам старосту. Тот явился в лес. Немецкий подголосок. Орет. Дескать, зачем вы в лес ушли, господа. Возвращайтесь. Объявлены крупные льготы. И в дальнейшем каждому крестьянину гарантирован новый пиджак плюс крахмальная манишка.
Засмеявшись, старик продолжает:
— Вскоре опять явился этот староста. Но уже не кричит. Просит. «Тогда, — говорит, — хоть дома обратно сложите, уважаемые. Велели немцы, чтоб деревня выглядела так, как ей быть полагается. А что я один могу сделать! Не могу же я один все дома сложить. Вот опять через вас буду иметь не приятности».