2
Девочка заплакала, уткнув в ладони худенькое лицо. Великая богиня спустилась на землю и передала им весточку. Она не оставит их в беде!
— Слушайте меня, — сказала Аницу, глотая слезы, когда мрак снова окутал подземелье. — Великая Дила только что говорила со мной голосом вражьего воина. Она велит нам набраться сил и скоро освободит нас.
Легкий шелест тихих, но возбужденных голосов пролетел по мрачному коридору. И стало будто светлей от трогательной веры в святость и могущество Великой Пророчицы.
— Что, что она сказала? — послышались возгласы.
— Сказала, что она и Литуан велят нам есть и что скоро наступит освобождение. Давайте помолимся великой богине и возблагодарим небеса за это известие. Попросим прощения за то, что забыли в своем горе о её могуществе.
Дети опустились на колени и часто-часто зашептали слова молитвы, согревая жарким дыханием холодные стены. И голод, который был поначалу тягостным, а потом стал каким-то убаюкивающим, перешел в иное качество, слившись с ожиданием.
— Мы выполним первый наказ Дилы, — сказала Аницу, — восстановим свои силы, потому что мы нужны ей крепкие и здоровые. Мы будем помогать ей.
В темноте нельзя было различить высокую фигуру Аницу, но детям она представлялась сейчас стоящей. Все знали, что она готовилась стать жрицей по достижении пятнадцатилетнего возраста. Три года отделяло её от этого важного в её жизни события. Три года и пропасть случившегося почти навсегда перечеркнули цель её жизни.
— А как выглядел тот солдат? — спросил Тамелун, который ближе всех был к Аницу.
— Он такой высокий, выше других, — ответила она. — Я его хорошо запомнила. Может, утром он снова принесет нам известия от Дилы.
— И от Литуана.
— Да, и от Литуана. Он жив, живы и другие жрицы. И напрасно солдаты хотели перехитрить их.
Раздался смех, и дети, радуясь за уцелевших, заговорили, перебивая друг друга.
Едва рассвело, а Антоньо был уже в храме. Гонсало Муньос приспособил жертвенник под очаг, на котором дымился мясным ароматом большой котел. Еще один, такой же, стоял рядом. Стражник выудил из него мясо и с аппетитом чавкал.
Антоньо разложил на каменной скамье два десятка суповых чашек, предложив Муньосу кормить детей наверху.
— Ты встанешь у дверей, а я буду выводить их по двадцать человек.
— Хорошо, сеньор, — сказал пожилой стражник и добавил: — У вас доброе сердце.
Когда Муньос насытился, Руис разлил по чашкам бульон и, сдвинув плиту в сторону, спустился вниз. Подсвечивая себе факелом, он отыскал глазами ту девочку, которой ночью передал вести от Джулии и Литуана. Он хорошо запомнил её — высокую и более взрослую из всех, и сразу узнал. Но так старательно заученные фразы вылетели у него из головы. Единственное, что он помнил, это были слова: я друг, Литуан, Дила.
Он улыбнулся девочке и сказал: