— Я тоже такое слышал. Мой батя на фронте, говорят, чудеса творил. И тоже не очень сначала умел. А потом…
— Ты же говорил, что детдомовский, — не совсем тактично напомнил Рома. — Какой такой батя?
Бурный уткнулся в жареную картошку.
— У меня от него остались воспоминания. Архив с газетными выписками, ордена, медали. А вот его самого я не видел. Не помню.
Мы замолчали. Сочувствую парню. Сам такой.
— Тук-тук! — послышалось со двора. Женский голос. Вот елы-палы, это же Настя. — Можно к тебе?
Я выскочил из дома. Настя стояла у калитки. Успела переодеться. В белое платье. Облегающее стройную фигуру. На голове венок их полевых цветов. Чудо как хороша.
— А ты чего это? — она кивнула на окно, где виднелись любопытствующие рожи приятелей. — Не один?
Я кивнул.
— Друзья приехали из города. Ужинаем. Присоединяйся, если хочешь.
Настя подумала. Улыбнулась. В двадцать первом веке такое приглашение отдавало двусмысленностью. А тут она согласилась.
— А почему бы и нет? Только, можно я позову подружек?
Я обрадовался.
— Так это еще лучше. Давай, веди их. Украсите наше общество.
Настя кивнула и ушла. Я вернулся в дом. Сообщение о приходе девушек парни встретили с энтузиазмом. Да, вообще-то, предложение посидеть двусмысленно в любое время.
— Симпатичная у тебя подруга, — заметил чуть покрасневший Савва. — Она неподалеку живет? А ты время зря не терял!
Я не стал объяснять, что моя настоящая подруга в Москве. Чего уж тут, оправдываться, что ли?
Вскоре пришли девушки. Настя привела двух подруг. Тоже симпатичные. Такие же простые, как и она сама. Смешливые и искренние.
Савва сбегал к соседям и притащил гитару. Потом они играли со Смеловым по очереди. Пели песни.
Мы посидели до позднего вечера. Все проголодались и не хотели вставать из-за стола. Разговоры о моем таланте прекратились. Что меня вполне устраивало.