Русское масонство,

Говоря о поездке Шварца, мы не упомянули еще об одном важном событии. Шварц привез с собой в Россию «градус единственного верховного предстоятеля теоретической степени Соломоновых наук в России»[173], полученный им в Берлине еще до поездки в Брауншвейг. Это событие важно потому, что оно имело значение для России по тем связям, которые Шварц завязал в Берлине. Из Курляндии, при помощи старых своих связей, Шварц привез в Берлин рекомендательные письма к Вёльнеру и Тедену. Вёльнер был наместным мастером ложи Трех глобусов. От этой ложи Шварц и получил названный выше градус, давший ему возможность быть благосклонно принятым герцогом Брауншвейгским, состоявшим великим мастером той же ложи Трех глобусов. Связь эта имела то значение, что она принесла в Россию розенкрейцерство.

Вёльнер был известный немецкий мистик. Он примирял в себе две стороны своей деятельности. С одной стороны, он был мастером в ложе Трех глобусов – «строгого послушания», а с другой – он участвовал в организации «Торжествующего лебедя», где собирались немецкие розенкрейцеры. Предполагают, что, желая привлечь на свою сторону побольше адептов, он и не терял связей с ложей Трех глобусов. Он-то и сблизил Шварца с розенкрейцерами[174]. Но почему же Шварц вступил в ложу Трех глобусов, придерживавшуюся системы Строгого Послушания? Ведь именно этой системы, хотя бы и шотландской, не желали московские масоны! Нам кажется, что принадлежность к этой ложе, с формальной стороны, могла оказать Шварцу помощь на Вильгельмсбадском конгрессе, где герцог взялся ходатайствовать об освобождении русских масонов. Идейная же сторона этой системы должна была замениться теоретическими построениями розенкрейцеров.

Сам Шварц, тяготевший к мистике, не мог не увлечься теми идеями, о которых говорил ему Вёльнер. Кроме Вёльнера, Шварц здесь же познакомился с его другом – тоже мистиком – Теденом и бароном Шрёдером, впоследствии приехавшим в Россию. Интерес этих людей к Шварцу и тем масонам, представителем которых он был, исходил из серьезных оснований. Они усматривали в древних обрядах греко-российской церкви обряды, сходные с масонскими, и с помощью первых хотели разъяснить интересовавшие их вопросы.

Таким образом, Шварц, принимая Строгое Наблюдение, уезжал с надеждой позднее дать России такие формы масонства, которые близки тому, родиной чего можно назвать саму Россию.

Возвратившись из поездки, Шварц стал показывать полученные им документы. «Услышавши сие, – говорил на допросе у Шешковского Новиков, – все мы крайне были недовольны и сказали ему, что это совершенно против нашего желания, что мы сих связей и союзов не искали и не хотели». Возможно, что официальные бумаги и не удовлетворили членов ложи Гармонии, исключая, конечно, Татищева, который был вместе со Шварцем сторонником Строгого Наблюдения. О розенкрейцерских же связях Шварц мог сказать лишь избранным, и возможно, что и сам Новиков отнесся к новым теориям с большим интересом, чем этого можно было ожидать.

С возвращением Шварца надежда на возможное освобождение заставила московских масонов энергично приняться за подготовку к конгрессу. Интересно познакомиться с тем ответом, который был послан герцогу Брауншвейгскому на его запрос о состоянии масонства в России. В своем донесении московские масоны писали[175] (берем только более характерные места): «Внешний образ, различные внешние степени, учреждения и подчиненность лож кажутся нам совершенно условными… Надлежит переменить их, располагаясь по образу мыслей каждого века». По поводу происхождения вольного каменщичества и первых трех степеней в донесении говорится: «Сходствие их с церемониями и обрядами церкви нашея столь совершенно и есть очевидно, что неотменно заключить должно, что и те и другие проистекают из единого источника». Далее говорится, что «если бы масонам русским доступны были раньше архивы монастырей и книгохранилищ в российском государстве, то несомненно они нашли бы уже сочинения о разрушенном и рассеянном камне». Из этих выписок мы видим, что московские масоны не в обрядности видели сущность своей работы, но еще важнее указание на то, что в каком-либо архиве монастырском можно найти «познание» о камне, на коем зиждилось истинное масонство. В этом последнем замечании можно видеть не только связь истинного масонства с греко-римской церковью, но и с тем «истинным христианством», к которому стремился Новиков и близкие ему по духу масоны. Этой же стороной вопроса интересовались и западные масоны-розенкрейцеры. Кроме того, этим своим замечанием московские масоны указывали на ту рознь, которая была между ними и государственной православной церковью.

Надо полагать, что ответ герцогу Брауншвейгскому был составлен при участии Новикова не только потому, что он вообще принимал участие в делах масонских, но ведь он был назначен, правда без своего согласия, «главным предстоятелем теоретической степени Соломоновых наук» и ближайшим помощником «верховного предстоятеля» – Шварца.

Московское масонство сознательно хлопотало о своем освобождении, ибо связь с Западом, и в частности со шведами, о чем было помещено в «Ведомостях» даже объявление, грозила неприятными последствиями. Императрице донесли о подчинении русских масонов шведскому королю, и она осталась этим очень недовольна, о чем доносили, между прочим, и герцогу Брауншвейгскому. Любезное письмо московских масонов к герцогу и просьба представительствовать от России на Вильгельмсбадском конгрессе оказали свое действие. Россия была признана совершенно свободной и самостоятельной 8-й провинцией масонского мира[176]. В конце 1782 года было получено постановление конгресса, и сразу же были произведены работы по организации капитула и директории.

В капитуле приором был назначен П. А. Татищев, канцлером – И. Г. Шварц и казначеем – Н. И. Новиков. В директории президентом был назначен Н. И. Новиков. Отметим, что в капитуле должность Великого Провинциального Мастера оставалась свободной – ее берегли, как полагают, для наследника престола Павла Петровича.

Так сконструировались отношения свободных русских масонов в Москве и приняты были шаги к привлечению к общей деятельности стоявших в стороне под властью шведов петербургских масонов. Но все это была лишь внешняя сторона дела. Связь с герцогом нужна была для освобождения, а стремления московских масонов были направлены на другие цели. Увлеченный Вёльнером, Шварц стал пропагандировать в Москве идеи розенкрейцеров. Этому, надо полагать, сочувствовал и Новиков. На вопрос Новикова о розенкрейцерах Шварц отвечал, что в этом ордене «предметом становится познание Бога, натуры и себя… орден в своем учении идет по стопам христианского учения и требует от своих членов, чтобы они были лучшими христианами, лучшими подданными, лучшими гражданами, отцами и проч., нежели как были до вступления в орден». На вопрос Новикова, нет ли чего против государей, Шварц отвечал – нет! – и поклялся в этом. Все сказанное Шварцем действительно соответствует учению розенкрейцеров.

В данном случае надо сделать оговорку. Разговор этот между Шварцем и Новиковым взят из ответов Новикова на допросе у Шешковского, и потому долю «осторожности» при вступлении в новую организацию надо отнести к тому впечатлению, которое хотел составить о себе Новиков, давая объяснения своего отношения к масонству. Не надо забывать и того, что «ответы» Новиков давал лишь в 1792 году, когда он знал уже розенкрейцерство во всех его проявлениях и относился скептически к «некоторым» работам ордена. Читая внимательно ответы Новикова Шешковскому, надо откровенно признать, что Новиков стремился освободить себя от подозрений и, где возможно, то старался многое объяснить «упамятованием», то подчеркивал, где мог, свое отдаление от масонских работ, а иногда просто опускал некоторые факты. Поэтому исследователи, пользуясь показаниями Новикова, должны учитывать точность этих данных.

Надо полагать, что если Новиков вначале и не разделял многого в масонстве и даже сторонился его, если позднее над многим он даже подсмеивался как устно, так и печатно, то в период начала восьмидесятых годов Новиков близко подошел к масонству и, приняв веру розенкрейцеров, должен был, до известной степени, принять и их обряд – как единую систему. Мы знаем, что Новиков нес по ордену известные обязанности и был также префектом ложи Латоны, под властью которой находились и другие ложи.

Лекции Шварца – проповедь мистицизма Я. Бёме

Итак, Шварц привез в Москву розенкрейцерство и распространял новые идеи, ожидая, когда Вёльнер примет его и близких ему под свое начало.

Конец 1782 и 1783 год проходили в организационной работе московских масонов. Но у Шварца и Новикова было еще много других работ. С притоком средств, полученных «Дружеским ученым обществом», росла издательская деятельность, которая и отнимала почти все время у Новикова. Шварц же отдается просветительству. Наряду с академическими лекциями он руководит кружком университетских питомцев и некоторых из них привлекает в члены Переводческой семинарии. Не без участия Шварца организовалась и университетская ложа. В июле 1782 года было объявлено в «Ведомостях» об открытии Переводческой семинарии, куда и входили слушатели Шварца. Одновременно с университетскими лекциями Шварц читал у себя на дому приватные лекции по философии. 6 ноября 1782 года было официально объявлено об открытии «Дружеского ученого общества». Для помещения Переводческой семинарии (где содержались на средства Татищева 6 студентов, а позднее – 30 человек) был куплен на средства общества, но на имя Шварца дом, где жил и сам Шварц.

Работы становилось все больше, просветительская деятельность расширялась. В то же время 7 сентября 1782 года был издан указ об учреждении Комиссии народных училищ, и правительство шло навстречу просветительским нуждам страны. В обществе стали особенно интересоваться вопросами просвещения в связи с постановкой на театре 24 сентября 1782 года «Недоросля» Фонвизина.

Приводимые нами факты не только содействовали задачам «Дружеского ученого общества», но и ободряли его начинания.

Вся та удивительная по своему размаху и значению просветительская деятельность, руководителями которой были Шварц и Новиков, обращала на себя всеобщее внимание. Однако, помимо работы на пользу обществу, Шварцу приходилось улаживать еще и свои отношения с теми, кто стоял на его дороге. К числу таких лиц надо отнести вернувшегося из-за границы куратора Московского университета Мелиссино. Правда, Мелиссино прикидывался другом Шварца, но с первого же знакомства Мелиссино взял Шварца под подозрение. Его возмущала та руководящая роль, которую играл Шварц не только в университете, но и в обществе. Мелиссино тоже хотел иметь влияние. Еще до официального объявления об открытии «Дружеского ученого общества» Мелиссино ставил некоторые препятствия Шварцу. Когда же общество было открыто и имело всеобщий успех, Мелиссино предложил Шварцу слить общество с Вольным российским собранием, где руководителем был он сам[177]. Шварц отказался. Тогда-то Мелиссино путем формальных придирок вынудил Шварца в конце 1782 года подать прошение об отставке.

Уйдя из университета, Шварц все же не терял связи со своими слушателями. Им устроен был ряд организаций, в которых принимали участие студенты университета, кроме того, Шварц читал у себя на дому с 17 августа 1782 года по 5 апреля 1783 года курс лекций «О трех познаниях»[178]. С оставлением университета и получением большей свободы Шварц стал приобретать еще большее влияние как среди масонов, так и среди московского общества.

Что же проповедовал в своих лекциях Шварц? Обращаясь к последнему рассмотренному нами журналу «Московское издание», вспомним, что в нем уже мелькали масонские идеи, близкие к тем, которые проповедовал Сен-Мартен и которые исповедовал Шварц. Надо не забывать, что Шварц с ранних лет занимался учеными вопросами. Он приехал в Россию из Германии, где распространялись мистические идеалы. В это именно время немецкие мистики увлекались сочинениями своего «учителя» Якоба Бёме. Сен-Мартен, вращаясь в кругу интересов западноевропейской мысли, был последователем теории Якоба Бёме. Шварц также, зная Бёме по немецкой литературе и приняв теорию розенкрейцеров, популяризировал в своих лекциях идеи немецкого мистика XVI века.