Русское масонство,

«Дряхл, стар, согбен», одетый в разодранный тулуп, вернулся Новиков в свое родное Тихвинское-Авдотьино.

В декабре того же года его потребовал в Петербург император. Долго беседовал с ним во время аудиенции и отпустил, обещая милости Новикову и его «сообщникам». Говорили, что Павел хотел приблизить к себе Новикова, может быть, хотел назначить директором Московского университета. Но, как сообщает предание, Новиков во время беседы позволил себе дать резкий ответ императору и тем самым рассеял опасения тех, кто боялся, чтобы Павел не «предался Новикову».

Снова вернулся Новиков в Авдотьино, где и прожил до своей кончины. Мы имеем ценные материалы о последних годах жизни Новикова. Это письма Новикова к его родственнику А. Ф. Лабзину[198]. С тяжелой грустью читаем мы строки, написанные великим человеком XVIII века.

В нужде, отягощенный долгами, страдающий болезнями, доживал свои последние годы Новиков.

Его письма исполнены верой и надеждой на волю Божию. Примирение с тяготой жизни и теми страданиями, которые он перенес, – вот главный мотив его писаний. Правда, временами вспыхивал в нем тот энтузиазм, с которым раньше Новиков сеял идеи «истинного христианства», временами Новиков писал о масонстве, интересовался его судьбами, даже предостерегал от увлечения Эккарстгаузеном, провозвестником крайнего мистицизма, и указывал, что в его книгах «много странного и противуречащего», в нем нет той «силы, ни убедительности, ни глубокости познания натуры, коими столь преизобильно исполнены книги другой школы…».

Но чаще, гораздо чаще Новиков пишет своему племяннику Лабзину: «Я одряхлел… плохо вижу… дрожат руки…», «У меня каждая копейка на счету…», «Я сделался садовником, от чего надеюсь иметь помощь к содержанию нашему…». После того как садоводство мало оказывало помощи, Новиков устроил суконную фабрику и обратился к Лабзину с просьбой, нельзя ли устроить в Петербурге покупку Академией художеств сукна его производства…

«Знаете ли вы, дражайший племянник, – пишет Новиков, – что ваш дядя из книгопечателя учинился суконным фабрикантом?»

Читая эти строки и вспоминая восьмидесятые годы XVIII века, всю ту громадную работу и исключительную деятельность просветительскую, издательскую и благотворительную, все то влияние и значение, которое имел Новиков в развитии общественной мысли русского общества, с каким трагизмом должны звучать эти слова «книгопечателя», ставшего суконным фабрикантом!

Таков эпилог того великого действия, перед которым мы – при нашем состоянии культуры – стоим с изумлением. Как много было сделано! Два человека – Новиков и Шварц – своей просветительской деятельностью способствовали тому, что в XIX веке создало русскую интеллигенцию.

Шварц умер рано, но умер на своем посту. Новиков, лишенный возможности работать, истомленный в казематах Шлиссельбурга за свой «раскол», доживал дни в деревне, вдали от людей и общественной деятельности, больной и нуждающийся в копейке…

Н. И. Новиков умер 31 июля 1818 года.

Е. И. Тарасов

Московское общество розенкрейцеров

(Второстепенные деятели масонства)

Масонское общество розенкрейцеров, кроме вышеупомянутых крупных лиц, таких как И. Г. Шварц, Н. И. Новиков и И. В. Лопухин, состояло еще из целого ряда второстепенных деятелей, среди них: И. П. Тургенев, А. М. Кутузов, братья Н. и Ю. Трубецкие, братья А. и П. Ладыженские, В. В. Чулков, Г. М. Походяшин, Ф. П. Ключарев, Д. И. Дмитревский, князь Енгалычев, П. А. Татищев, П. В. Лопухин и некоторые другие. Характеристике этих лиц и посвящена настоящая статья.

I

Почувствовав жажду к познанию истины, особенно истины сокровенной, масонской, эти простые, иногда наивные люди всем сердцем прилепились к «Дружескому ученому обществу» и Типографической компании. Их деятельность не была столь громкой и столь блестящей, как Новикова, Шварца и Лопухина; они не стояли во главе дела и, может быть, не были людьми инициативы, но нельзя представить себе, чтобы без них могло так широко развиться дело и достигнуть таких успехов, каких оно достигло. Даже более: мы уверены, что двое из них, Тургенев и Кутузов, до сих пор недостаточно оценены, что роль их в масонско-просветительском движении XVIII века была более значительной, чем обыкновенно думают.

Среди упомянутой толпы второстепенных деятелей некоторые не могли создать ничего важного и значительного, так как не имели ни талантов, ни умственной подготовки. Но заслуга их в том, что они глубоко почувствовали и восприняли идею о познании себя и о совершенствовании человеческой природы, а почувствовав – они старались служить этой идее, сколько могли, своими материальными средствами. «Складочный» (соединенный) капитал Типографической компании образовался именно от приношений этих лиц. Так, братья Н. и Ю. Трубецкие пожертвовали 10 тыс. рублей, князь Черкасский – около 5 или 6 тыс., В. В. Чулков – 5 тыс., А. Ладыженский – 5 тыс. и так далее. По-видимому, этим не ограничивались пожертвования братьев Трубецких и князя Черкасского. Они помогали нуждающимся братьям-масонам в России и особенно за границей, содержали на свой счет (вместе с И. В. Лопухиным) командированного за границу (по делам масонским) А. М. Кутузова. Все это делали они в такой степени, что совершенно расстроили свои состояния. Но оказать какую-либо другую услугу общему делу немасонского характера вышеназванные лица едва ли могли. Насколько мы знаем, например, Василий Васильевич Чулков был совсем простодушный и довольно болтливый человек, а про одного из Трубецких, и притом более способного, именно князя Николая Никитича, князь Прозоровский, главный гонитель московских мартинистов, говорил, что он «человек не мудрый» и действовал, как и брат его Юрий Никитич, главным образом под влиянием жены своей, Варвары Александровны, урожденной княжны Черкасской. Точно так же значительную сумму пожертвовал богач Петр Алексеевич Татищев «Дружескому ученому обществу», и на эти деньги оно устроило Педагогическую семинарию[199]. Но было бы ошибочно думать, что этот человек имел какое-либо другое значение. Наконец, на те же просветительские цели и на дела благотворительности пожертвовал (как увидим ниже) огромную сумму Григорий Максимович Походяшин. Но и этот человек ничем другим не проявил себя и даже в ордене розенкрейцеров не занимал какого-либо почетного места. Биографических сведений о всех упомянутых лицах сохранилось очень мало, и это малое собрано в классической книге Лонгинова[200]. Когда орден розенкрейцеров был разгромлен, то не все одинаково пострадали, а иные и совсем остались без кары. Князь Н. Н. Трубецкой был сослан в свою слободу Никитовку (Ливенский уезд). Как его состояние, так и состояние его брата Юрия Никитича и зятя (брата жены), князя Черкасского, были чрезвычайно расстроены и обременены долгами. Хотя с восшествием на престол императора Павла князь Николай Никитич и был произведен в московские сенаторы, но дальнейшая судьба его и супруги, княгини Варвары Александровны, была самая печальная: под конец жизни они едва имели чем существовать и проводили одинокую старость в Костроме, удручаемые нуждой[201].

После Новикова сильнее всех пострадал и совершенно разорился богач Григорий Максимович Походяшин. Сын сибирского богача и золотопромышленника, он родился в 1760 году, служил в Преображенском полку и в 1786 году вышел в отставку премьер-майором. Еще будучи молодым офицером, он принял масонство и в 1785 году в Москве через Ключарева познакомился с Новиковым, который и обратил его на путь благотворительности. Сделавшись мартинистом, Походяшин пожертвовал на дела благотворения значительные суммы, приблизительно до полумиллиона рублей[202], что по тому времени составляло громадный капитал. Это было в 1787 году, когда в России свирепствовал голод, и мартинисты, с живым сочувствием относившиеся к народному бедствию, искали средств для помощи голодающим. Потрясенный речью Новикова, Походяшин немедленно вручил ему 300 тыс. рублей, которые и были истрачены на покупку хлеба и бесплатную раздачу его голодающим. Остальная часть пожертвованного Походяшиным капитала была вложена в предприятие Новикова, то есть в Типографическую компанию. С крушением последней разорился и Походяшин. Несколько лет подряд хлопотал он о возвращении ему хотя части имущества, секвестрованного при аресте Новикова, причем для уплаты по векселям истратил еще 130 тыс. рублей. В конце всех мытарств Походяшину достались только книги Типографической компании на номинальную сумму 700 тыс. рублей. В царствование императора Павла Тургенев, имевший векселя на него, требовал уплаты по ним. На это Григорий Максимович отвечал таким письмом (13 сентября 1797 года): «С начала моего знакомства с вами привык я вас почитать и любить. Сие почтение было искреннее, чему доказательством может служить сие, что я не верю, чтобы вы были первый, который повлечет меня в тюрьму; а сделавши то, что вы намерены, иного следствия быть не может. Поверьте, что мои обстоятельства гораздо хуже, нежели я их изобразить могу». Далее он говорит, что единственное средство заплатить долг – это продажа его калужской вотчины, на которую, однако, покупателя не находится. «Имение, или заведение Типографическое, в которое я погрузил все мое имущество, чрез разорение коего и я теперь разоряюсь, не может удовлетворить не только меня, но разве только воспитательный дом… Неужели один я должен ожидать вышнего благоволения и терпеть между тем все неприятности, когда не я причиною столь необыкновенного приключения». Общий их приятель Ленивцев также писал Тургеневу о «тесном положении» Походяшина.

В 1801 году, уже в царствование императора Александра I, собрание кредиторов Новикова постановило отдать когда-то секвестрованное имущество Новикова в распоряжение Походяшина как самого значительного кредитора (462 149 рублей из общей суммы долга 753 534 рублей). Ему было поручено продать имущество и вознаградить как себя, так и других кредиторов. В товарищи Походяшину кредиторами был избран А. Ф. Ладыженский. Результатом этой операции явилось, по-видимому, то, что у Походяшина оказался в руках огромный книжный магазин, который, однако, шел плохо, и он в 1803 году получил разрешение разыграть его в лотерею. Розыгрыш произошел только в 1805 году, но какую выгоду получил от этого сам Походяшин, нам неизвестно. Мы знаем только[203], что он умер в ноябре 1820 года, в нищете и, однако, невзирая на это, сохранил до самой смерти какое-то благоговение к Новикову: даже умирая, он глядел с умилением на портрет своего друга, висевший над его смертным одром. Нравственный облик этого масона-благотворителя производил сильное впечатление на неиспорченные души, и вот как говорит о нем молодой Жихарев в своем дневнике: «Это человек тихий, скромный и молчаливый; живет более жизнью созерцательною, однако ж не забывает исполнить и некоторые светские обязанности в своем кружке. Ростом не мал, худощав и физиономию имеет бесстрастную». Походяшин никогда не говорил иначе, как вдвоем или втроем; при лишних людях он был молчалив и мог казаться человеком очень ограниченным. «Был некогда очень богат, но призревал нища и убога и отдал все в заем Богови. Теперь сам немного разве богаче Максима Ив. (Невзорова)». Таким казался Походяшин С. П. Жихареву в 1806 году[204].