Самогонщик против армии США

22
18
20
22
24
26
28
30

Мюи порывалась со мной. Как обычно. Но стоило зайти на борт ладьи, решительности поубавилось.

— Как же я буду оправляться, муж?

— Как все. Отхожего места не предусмотрено. Снимаешь штаны, свешиваешь попу через борт, и — ура, получилось.

— На глазах полусотни мужиков-хрымов?

— Прикажешь ради каждого приставать к берегу, чтоб облегчиться? До лета не обернёмся.

— Я не «каждый»!

Знала бы, что в эпоху парусного морского флота гальюн подвешивался под бушпритом, на носу корабля. Забраться в него, а потом выбраться, не свалившись под форштевень, — задачка со звёздочкой. Вдобавок, в свежую погоду корпус кидало на волнах. Нос порой полностью погружался на несколько секунд, и вода перекатывалась через палубу, не доставая только до мостика на корме. Моя дорогая, коль забралась бы в такой гальюн, получила бы полное омовение, от макушки до пят.

Ещё её смутил запах. Струмм перевозил рыбу. И хоть его мыли после разгрузки, какие-то чешуйки и потроха попадали между досок, застревали. Гнили. В ноздри шибануло соответственно.

Я присмотрел для себя другую ладью. Вверх по течению она привезла меха заморских зверей, там несло дубильными веществами. Не «Шанель №5», но всё же не тухлая рыба.

Осталось похоронить вариант, при котором Мюи сопровождала бы струммы по суше, и вопрос закрылся сам собой.

Нет, я, конечно, скучаю по ней. Спешу обнять и прижать каждый раз — первым делом, возвращаясь во дворец. В браке мы не так давно, и ночи бурной любви не утратили остроты, даже если клыкастенькая не пытается подражать немецкому порно. Но в походе я должен сосредоточиться на цели похода. А не о том, как избавить супругу от невзгод. Конечно же, велел бы Даргурру приставать к берегу у кустиков, коль ей приспичило, и тормозить общий ход. Не нужно!

Отца я взял. И хрыма Борра из числа рабочих мастерской. Подкинул викингу серебра, чтоб не возмущался. Часть речного кораблика, куда торгаш мог бы составить бочки с ниром, заняла паровая машина с отсоединёнными гребным валом и винтом.

И ещё плыл наш географ Лаврентий Фёдорович, совершая первую практическую экспедицию для уточнения картографии.

О нём имеет смысл рассказать подробнее. Местные сократили его имя до «Лав», но с английским словом «любовь» — никакой связи. Даже в зимнем плаще с капюшоном он смотрелся, будто в костюме-тройке и в галстуке. Всегда чисто брился, освоив навык подтачивать ножи на сменных картриджах бритвы «Жиллет». Пожилой метросексуал десятого века, уместный не более чем микроволоновка на лодке Даргурра.

При всех своих достоинствах тот купец был болтлив. Чересчур. В первый день пути это казалось достоинством, он заменял радио. Засыпал тысячей ненужных подробностей: где что почём. Жаловался на трудности жизни и бизнеса хуже старого еврея из Бердичева.

Я пропускал мимо ушей его трёп, а Лаврик слушал крайне внимательно. Переспрашивал. В рассказах Даргурра проскальзывали крупицы сведений о дальних странах, приходящих из-за моря судах. Но сам он предпочёл речные сообщения. Пусть менее доходные, но и гораздо менее рискованные, несмотря на приведённые им «страшные-страшные» опасности малого судоходства.

Первый день и часть ночи гребли. Путь освещала железная плетёная корзина, поднятая на шесте и наполненная чем-то горючим. Река и берега, исчерченные тенями в неровных отблесках огня, выглядели сюрреалистически. Недаром столько баек сочинялось про водную нечисть, пейзаж располагал.

А может, в реке и правда живёт какой-нибудь божок Мокрун? Предпочёл бы с ним познакомиться пораньше, пока не кончились запасы матушкиных вкусностей. Не довелось.

Стыдно признаться, но меня больше всего беспокоило укачивание. Как только укладывался на днище и закрывал глаза, отрешившись мыслями, что болтаюсь на воде, недуг отпускал.

Иначе взял бы прибор ночного видения и дежурил с ним на носу. Охотничий, не армейский, с ним однозначно куда лучше видно, чем в тусклых лучах светильника.