Моя карма

Художник Митя. Рассказ о том, как Митя ездил в командировку с художницей Анной. О людях маленького роста. Старший техник Эдик Ковалёв. Борьба с комплексами. «Парочка — баран да ярочка». Разные взгляды на один предмет.

Художника звали Митей. Это был человек небольшого роста, оптимист, балагур и жизнелюб. Роста своего он не стеснялся, по этому поводу не переживал и не комплексовал. «Главное — не рост, — серьёзно говорил Митя. — Главное — размер». «Бессовестный!» — улыбались девушки. «Я имею в виду большое сердце», — смеялся Митя. Он располагал к себе легким доброжелательным характером, и девушки его любили.

Дверь в конференц-зал оказалась изнутри закрытой, я подёргал ручку и хотел уйти, но из-за двери осторожный голос спросил: «Кто там?», я ответил, и дверь открылась.

— Один? — спросил я. — А где Анюта?

— Будет завтра? Нужна?

— Да нет. Просто я привык, что вы вдвоём…

— Ну да, закрылись и занимаемся чёрте чем, — засмеялся Митя.

Художница, Анна, фактурой являлась полной противоположностью Мите, который считался её начальником: высокая, статная красавица, румяная словно матрёшка, с густыми русыми волосами, уложенными в толстую короткую косу. Про таких говорят: «кровь с молоком», а ещё, что они «коня на скаку остановят». При всей своей привлекательности Анна отличалась ещё и добрым, покладистым характером, имела весёлый нрав и живо реагировала на хорошую шутку.

— А чего закрылся? — я оглядел чуть затемнённый сдвинутыми шторами зал.

— Портрет Брежнева парторг заказал. Формат большой. Я его через диапроектор на холст спроецировал, теперь обвожу. А дверь закрыл от греха: какой-нибудь придурок растрезвонит, что Митька художник хреновый — не может портрета нарисовать, поэтому и переводит. Не все ведь понимают, что у нас тоже есть свои технические секреты.

Митька вдруг добродушно рассмеялся. Я вопросительно посмотрел на него.

— Насчёт «закрылись и вдвоём». Вспомнил, как мы с Анькой в Москву в командировку ездили. Сейчас расскажу.

Он выключил проектор и приоткрыл шторы. На загрунтованном холсте, прикреплённом к стенке за сценой медицинским пластырем, обозначился контур вождя.

— С ней ездить одно удовольствие. Хохотала всю дорогу. Хохочет, аж слезы из глаз, «Ой, говорит, не могу. Сил, говорит, моих смеяться больше нет». А потом просит: «Мить, расскажи еще что-нибудь смешное». Ну, ладно. В один день не уложились, потому как приехали днём. А где ночевать? У неё в Москве никого нет, в гостиницу не устроишься. А у меня тётка в Мытищах живёт, Поля. Меня знает, но видимся редко. Купил я бутылочку винца, коробочку конфет. Поехали.

— Мытищи, это с Ярославского вокзала? — уточнил я.

— Ну да… В общем тётка рада, разохалась, про мать, то есть, свою сестру спрашивает и всё на Аньку смотрит, мол, кто такая со мной заявилась. «А это моя жена», — говорю. Анька сначала чуть слюной не подавилась, а потом, чувствую, сейчас расхохочется и кулак ей за спиной показываю. «Хороша, — говорит тётка Дарья. — И где только такую отхватил!» И обижается: «А на свадьбу-то не позвал». «Да у нас, — говорю, — и свадьбы особой не было. Расписались, да чуть с друзьями выпили — вот и вся свадьба». Анька сидит и похохатывает. «Весёлая тебе жена попалась, — говорит тётка Дарья. — С такой и жить в радость. Ну, ладно, пришло время спать ложиться. Тётка стелет нам кровать в отдельной комнате. Кровать узкая, полутороспальная, но с периной. Анька молчит, но, вижу, нервничает. Тётка говорит приветливо так и как-то игриво: «Ну, молодые, спокойной ночи!» и уходит, притворив за собой дверь.

— Да-а, — конфузия, — засмеялся я. — И как же вы?

— Во-во, Анька и говорит: «Мить, а как же спать? Кровать-то одна». А я говорю: «Да вместе спать и будем. Ты ж мне жена». «Ага, — говорит, — разбежалась. Вместе с тобой я спать не буду». Я говорю: «Ань, рассуди. Не могу же я теперь сказать тётке, что ты мне не жена?» А сам смеюсь. «Да ты, — говорю, — не бойся, я на твою честь посягать не буду, так что мы с тобой будем спать не вместе, а рядом». Анька покочевряжилась немного и говорит: «Ладно, только я буду спать в одежде». А какая там одежда? Лето же. Платьице на голое тело и даже колготок нет. Тем не менее, когда она ложилась, заставила меня отвернуться. Я разделся до трусов и майки, потому что в брюках на чистое ложиться как-то неловко.

— И что? — я себя поймал на том, что уподобляюсь мужикам, которые, когда собираются вместе, начинают смаковать интимные подробности о женщинах, с которыми провели ночь.

— Да ничего. А ты хотел, чтобы что-то было?