Моя карма

22
18
20
22
24
26
28
30

Школа действительно находилась недалеко, и мне даже не пришлось переходить дорогу. Метров через триста показался забор из металлических прутьев, а за ним трёхэтажное здание школы.

Милу я нашел в учительской. Она стояла у стола и перебирала стопку тетрадей. Я вошел, она повернулась, увидела меня, побледнела, тетради рассыпались по столу, она тяжело осела на стул, закрыла глаза руками, и плечи её вдруг сотряслись от беззвучных рыданий. Я бросился к ней, приподнял и стал осыпать поцелуями мокрое от слёз лицо. Две учительницы, которые находились в помещении, молоденькая девушка и пожилая женщина, поспешили выйти.

Мне ничего не нужно было объяснять Миле. Мой приезд сказал всё сам за себя, так что она поняла всё без лишних слов. До звонка с урока мы оставались с Милой в учительской одни. Мы сидели на диване и говорили какие-то слова, торопливо, перебивая друг друга, стараясь успеть как-то объясниться до звонка с урока, до того, как комната заполнится учителями. Я рассказал о письмах, которые писал и которые она не получала. Не мог не рассказать, потому что это стало одной из причин нашей размолвки…

Пронзительно прозвенел звонок. Мы вышли в коридор и всю перемену стояли у окна, не отрывая глаз друг от друга, а наши физиономии светились счастливыми улыбками. Звонок на урок прозвучал как-то вдруг. Мила спохватилась и убежала в учительскую, чтобы взять журнал. Я проводил её до дверей класса и отправился назад к Пелагее Семёновне ждать Милу с работы.

Вечером мы сидели за столом, пили вино, которое я купил в магазине, и самодельное, которое готовила Пелагея Семёновна. «Мы вино не покупаем. Перед соседями стыдно, если в доме своего вина нет. Виноград у каждого на участке растёт», — говорила бабушка Милы в упрёк мне за то, что я зря тратил деньги на ненужное.

Я рассказывал про своё учительство в Омске, про театр, про новую работу в родном городе, Мила смеялась, её щёки румянились и от вина, и от радости нашей встречи.

— Мила, — говорила Пелагея Семёновна. — Наконец, я вижу улыбку на твоём лице и слышу твой смех, никогда не видела тебя такой весёлой… Дай вам Бог счастья.

И она вытирала выступающие на глазах слёзы. А потом не преминула ещё раз ругнуть своего зятя, пригрозив божьими карами. А по пути досталось и дочери за то, что пошла у него на поводу.

— Всё, бабушка, хватит! — недовольно сказала Мила. — Проехали. Они мои родители, и зла я им не хочу. В конце концов, они хотели, как лучше.

— То-то, что как лучше, — проворчала Пелагея Семёновна.

— Свадьбу будем играть в Орле! — объявил я, пытаясь переменить тему разговора.

— Хоть на луне, — засмеялась Мила.

— А Вы, Пелагея Семёновна, будете у нас самым почётным гостем, — пообещал я.

— Зови меня бабушкой, — разрешила растроганная Пелагея Семёновна.

— Спать-то будете вместе или как? — просто спросила Пелагея Семёновна после того, как наш ужин подошел к концу. Я промолчал, а Мила покраснела.

— Ага! — сказала Пелагея Семёновна и принесла свежее бельё в комнату Милы, где стояла одна кровать…

У нас впереди был целый день, чтобы провести его вместе и вволю наговориться, после чего я улетал в Орёл, где должен был ждать Милу после того, как закончится четверть, и она сможет уволиться в связи с семейными обстоятельствами.

А пока она попросила подменить её на двух уроках, и мы весь день валялись на пляже, купались, и я в первый раз в жизни окунулся в морскую воду Черного моря. Вода в море, несмотря на середину сентября оказалась тёплой, погода стояла солнечная, а на пляже было немноголюдно и просторно.

— Бархатный сезон, — объясняла Мила. — К сентябрю заканчивается наплыв туристов с детьми, так как детям нужно в школу. А температура и вода остаются по-летнему тёплыми, субтропики.

Мы ели мороженое, пили ситро, пообедали в кафе, а потом до ночи бродили по Адлеру, и Мила показывала мне достопримечательности и рассказывала короткую незатейливую, но занимательную историю местного поселения.