Фокус. О внимании, рассеянности и жизненном успехе

Слепота в отношении систем

Мау Пиаилуг умел читать по звездам и облакам, океанской зыби и парящим птицам, словно по экрану GPS-навигатора. Мау занимался этими и многими другими наблюдениями в южной части Тихого океана, неделями видя лишь небо на горизонте и используя только знания о морях, полученные от старейшин его родного Каролинского острова Сатавал.

Мау родился в 1932 году, и в настоящий момент он – последний из коренных практиков древнего полинезийского искусства “навигации”, которое заключалось в умении управлять каноэ с балансиром, опираясь только на знания в голове, и преодолевать сотни и тысячи миль, отделяющие один остров от другого. “Навигация” в наивысшей степени воплощает системное осознание, разом воспринимающее тонкие сигналы о температуре и солености воды, мусоре, плавающем на поверхности, растительности, траектории полета морских птиц, температуре, скорости и направлении ветров, зыби, а также восходе и заходе звезд. Все это накладывается на воображаемую модель расположения островов, формируя тем самым комплекс знаний, полученный из племенных историй, песен и танцев. Именно эти знания помогли Мау в 1976 году проплыть на полинезийском каноэ 2 361 милю от Гавайев до Таити – путешествие, благодаря которому антропологи поняли, что древние островитяне могли без особых проблем пересекать южную часть Тихого океана и что в те времена, возможно, путешествия между отдаленными островами были обыденностью.

Однако за последние полвека, в течение которого Мау хранил это сложнейшее знание о природных системах, полинезийцы переключились на современные навигационные приборы, и тем самым искусство Мау было обречено на вымирание. Его эпическое плавание на каноэ снова оказалось в центре внимания, когда возник интерес к искусству навигации коренных жителей южной части Тихого океана, не пропавший до сих пор. Спустя пятьдесят лет после своего посвящения в навигаторы Мау впервые провел ту же церемонию для нескольких учеников. Это искусство, передаваемое из поколения в поколения, – пример местного знания, на которое опирались жители островов, чтобы выжить в своей особой экологической нише и гарантировать себе самое необходимое – еду, безопасность, одежду и кров.

В истории человечества системное осознание (выявление и систематизирование закономерностей и принципов, заложенных в природном хаосе) стимулировалось необходимостью выжить, а для этого местным народам нужно было понять местную экосистему. Они должны были знать, какие растения ядовиты, а какие обладают целебными свойствами, где найти питьевую воду, где собирать травы, добывать пищу и как толковать сигналы, свидетельствующие о смене времен года.

Проблема вот в чем. Наша биология дает нам возможность есть и спать, плодиться и размножаться, сражаться или спасаться, а также проявлять все остальные врожденные инстинкты выживания. Однако, как мы уже выяснили, у нас нет нервных механизмов, предназначенных для понимания более крупных систем, в рамках которых все это происходит.

На первый взгляд, они не считываются нашим мозгом, ведь мы не воспринимаем напрямую все те множества систем, что обусловливают нашу реальность. Мы осознаем их косвенно, через ментальные модели (такие как значение океанской зыби, созвездий, траектория полета морских птиц), и, опираясь на эти модели, действуем. Чем лучше они подкреплены данными, тем более эффективны действия, которые мы предпринимаем (например, полет ракеты на астероид). И наоборот, чем меньше они подкреплены, тем ниже эффективность (доминирует образовательная составляющая).

Благодаря этим изматывающим урокам, дорого обошедшимся человечеству, мы получили знания, которые стали общими и передаются из уст в уста, – например, знания о целебных свойствах тех или иных растений. И старшее поколение передает накопленные сведения младшему.

Одна из учениц Мау, уроженка Гавайев Элизабет Капуувайлани Линдси, антрополог, специализирующийся на этнонавигации, стала исследователем, членом Национального географического общества США. Ее миссия – спасение этнографических ценностей и сохранение исчезающих знаний, традиций коренных народов. “Потеря знаний местных народов происходит главным образом из-за аккультурации и колонизации, в ходе которых власти отводят накопленной веками мудрости маргинальную роль, – рассказывает она мне. – Есть много способов передачи знания из поколения в поколение. Например, гавайский танец представлял собой кодовую комбинацию движений и напевов, рассказывающую о генеалогии, астрономии и законах природы, а также об истоках нашей культуры. Во всем был заложен определенный смысл – в движениях танцора, в напевах и даже в звуке барабанов Паху. Эти практики традиционно имели сакральное значение, пока прибывшие миссионеры не провозгласили их постыдными. И только в 70‑е годы XX века, в эпоху нашего культурного возрождения, древняя хула, или хула кахико, обрела вторую жизнь. А осовремененная хула уже успела стать к тому времени развлечением для туристов”.

Мау годами оттачивал свое мастерство под руководством многих наставников: дедушка выбрал его в будущие навигаторы, когда мальчику едва исполнилось пять. С тех пор Мау готовил каноэ к рыбалке вместе со старшими мужчинами, выходил вместе с ними в море, а по ночам, когда они пили в каноэ-доме, слушал их истории о мореплавании вкупе с разными советами по навигации. Он успел поучиться у полудюжины маститых мореходов.

Подобные знания местных народов представляют собой исконную науку, базовый набор сведений, сформированный жизненной необходимостью и разросшийся за долгие века в великое множество научных специальностей. Это было самоорганизующееся развитие, обусловленное, судя по всему, врожденным стремлением понять окружающий мир, чтобы научиться выживать в нем.

Изобретение культуры стало величайшим шагом в эволюции Homo Sapiens: формирование языка и общей когнитивной сети, превосходящей знания и жизнь любого человека в отдельности, которая может обрабатываться в зависимости от поставленной задачи и передаваться следующим поколениям. В культурах имеет место распределение профессиональных компетенций: есть повитухи и целители, воины и строители, земледельцы и ткачи. Знания в любой из этих областей передаются по цепочке, и те, кто лучше всего разбирается в определенном деле, наставляют и учат своих последователей.

Знания местных народов являются ключевой составляющей нашей социальной эволюции – того, как именно культуры передают свою мудрость по наследству. Первобытные группы на ранней стадии эволюции либо процветали, либо вымирали в зависимости от силы коллективного разума – умения ориентироваться в местной экосистеме, понимания, в какой момент нужно сеять, собирать урожай и т. п. Так появились первые календари. Но когда современность предложила вместо этих знаний машины – компасы, GPS-навигаторы и, в конце концов, онлайн-карты, коренные жители стали, как и все, полагаться на них и потому постепенно забыли местные знания, связанные, например, с мореплаванием. Подобным образом дело обстоит практически с каждой традиционной формой приспособления к природным системам. Вот почему первый контакт аборигенов с внешним миром это, как правило, первый шаг к забыванию своих знаний.

Когда я разговаривал с Линдси, она готовилась к поездке в Юго-Восточную Азию для встречи с мокенами, морскими кочевниками. Непосредственно перед цунами 2004 года, которое пронеслось по населяемым ими островам в Индийском океане, мокены “осознали, что птицы перестали петь и что дельфины заплывают намного дальше в море”, сказала она мне. “И тогда все они сели в свои лодки и отправились в открытый океан, где гребень цунами был минимальным. В результате ни один мокен не пострадал”. Другие же народы, давным-давно разучившиеся слушать птиц и наблюдать за дельфинами, а также толковать поведение этих видов, исчезли с лица Земли. Линдси обеспокоена тем, что мокенов заставляют отказаться от своего кочевого образа жизни в морях и осесть в Таиланде и Бирме. Подобная экологическая одаренность может исчезнуть из коллективной памяти всего за одно поколение, поскольку исчезнут формы для ее передачи.

Линдси – антрополог, воспитанная на Гавайях коренными целителями, – сказала мне: “Старшие научили меня: когда идешь в лес, чтобы нарвать цветов для гирлянды или лекарственных трав, брать нужно всего несколько цветков или листьев с каждой ветки. После вашего ухода лес должен выглядеть так, словно ваша нога там не ступала. Нынешние дети зачастую отправляются в лес с полиэтиленовыми пакетами для мусора и ломают ветки”.

Меня уже давно беспокоит подобное забвение по отношению к системам вокруг нас, особенно после того, как я начал исследовать коллективную беспомощность человечества перед угрозой исчезновения нашего вида в результате его жизнедеятельности. Удивительно, но мы, судя по всему, не способны задуматься над тем, как предотвратить негативное воздействие, например, промышленности или коммерции.

Иллюзия понимания

Один крупный ритейлер в США столкнулся со следующей проблемой: покупатели сообщили ему, что почти 65 % журналов, напечатанных в США, не уходит с прилавков. Это обходится системе в сотни миллионов долларов ежегодно, однако никакой из ее секторов не может ничего изменить в одиночку. Тогда эта розничная сеть (крупнейший дистрибьютор журнальной продукции в стране) объединила свои усилия с группой издателей и распространителей журналов, чтобы проанализировать возможные перспективы.

Для индустрии журналов, вытесняемой цифровыми СМИ, вопрос стоял действительно остро. Годами никто не мог разрешить эту проблему – все лишь пожимали плечами. И вот наконец руководство отрасли собралось с духом и решилось взглянуть правде в глаза.

“Ущерб был колоссальным, как в смысле финансов, так и в смысле вырубки лесов или выбросов углерода, – говорил мне Джиб Эллисон, генеральный директор “Блю Скай консалтинг”, приложивший немало сил, чтобы созвать эту группу. – Такое происходит с большинством цепей поставок, ведь они были выстроены в XIX веке без учета устойчивого развития или сокращения отходов. Когда одна составляющая этой цепочки оптимизируется, это должно повлечь за собой субоптимизацию целого”.