— Самовар готов, — робко отвечала старуха.
— Ладно! — отвечал хозяин и, обратясь ко мне, продолжал:
— Ей всего было годов двадцать, как умерла.
— Она, кажется, уж больная списана? — заметил я, не отрывая глаз от портрета.
— Да-с!.. Уж, знать, мы бога прогневили. Всего одно детище и было, да и то…
И хозяин махнул рукой.
— Прокоп Андреич! медцу прикажешь подать? — тем же отчаянным голосом спросила старуха.
— Давай всего для дорогого гостя! — с дурно скрытой досадой отвечал хозяин.
Чем больше я вглядывался в портрет, тем сильней поражался свободой и тонкостью кисти.
— Скажите, пожалуйста, кто делал? — спросил я, указывая на портрет.
Хозяин избегал смотреть на портрет.
— Кто писал?.. здешний, — отвечал он, не поднимая головы.
— Кто же он?
— Да мещанин здешний.
— Не знаете ли, где он учился?
— А бог его знает! да что, нужно, что ли, вам его? коли угодно, можно послать за ним моего молодца.
— Нет, я так… знаете, очень хорошо сделано.
— Правда, схоже сделано, больно схоже.
И хозяин искоса поглядел на портрет своей дочери.
Я прекратил расспросы, заметив, что они ему неприятны, хоть любопытство крепко поджигало меня. Мы пили долго и много выпили чаю; я люблю чай, да и времени девать было некуда. Моя ненасытность пленила хозяина; он сознался, что хоть у него и генералы живали, но так еще не был люб ему ни один гость, как я.