Если бы он знал, если б он мог понять, какая душа угомонилась под этим тяжелым памятником!..
Ничего еще не сказано о Тульчинове. Он продолжал сладко кушать, собственной особой доказывая глубину своих гастрономических познаний: он толстел с каждым годом и, казалось, не старелся. На закате дней судьба порадовала старика чудным открытием. Досталась ему усадьба, в которой давно никто не жил. Стали копать на барском дворе колодезь и неожиданно докопались до ямы: оказалось, что в старину был тут погреб; нашли даже несколько бутылок. Тотчас уведомили Тульчинова; старик сам поскакал в Деревню, и когда увидел ряд старых бутылок с рейнскими и другими винами, бог знает которого года, слезы градом хлынули из глаз старика, и он воскликнул в умилении:
— Чем заслужил я, что ниспосылается мне такое сокровище?
— Добротой своей, батюшка, Сергей Васильич, благодеяниями своими, — отвечал стоявший тут управляющий, тронутый радостью своего барина.
И Тульчинов твердо верил, что такое сокровище могло быть послано ему только за добрые дела, и с Новым рвением принялся творить их. Блажен, кто, подобно ему, может делать добро и запивать его превосходными винами!
Через год после свадьбы, когда у Полиньки был уже маленький Каютин, с глазами матери и смуглым лицом отца, молодых навестил Хребтов. Полинька узнала его по описанию мужа, и лишь успел он войти, принялась, откинув всякую чопорность, обнимать и целовать его. Старик был тронут ласками хорошенькой Полиньки, также угадав в ней жену Каютина. Каютин, выскочив из своего кабинета, молча глядел на эту сцену, и воображение его уносилось далеко: он вспомнил свое плаванье на Новую Землю, когда стоял на мели среди моря, он мысленно благословлял Хребтова и думал: «Когда-то поблагодарит его за меня Полинька?»
Весело провели они тот день в воспоминаниях о своих трудных странствованиях.
— Не хочешь ли опять на Новую Землю? — с улыбкой сказал Каютину Хребтов, лукаво взглянув на Полиньку.
— Нет, благодарю! — отвечал Каютин, которому уже в то время досталось большое поместье после дядюшки его Ласукова, погибшего от собственной руки своей, при посредстве отличных домашних медикаментов, обходившихся крайне дешево. — Я вот съезжу в Ласуковку!
— Теперь уж разве я поеду с тобой, Антип Савельич, — смеясь, сказала Полинька.
— А что ты думаешь? — возразил Хребтов (он и ей говорил ты). — Да ты бойчей его будешь. Поди-ка ко мне в команду годика на два, так ли вышколю! Ты, вижу я, прыткая. Он куда! в подметки тебе не годился, как я с ним встретился.
— Жаль, что нельзя покинуть вот его, — отвечала Полинька, укачивая своего маленького сына. — А то я с радостью.
— Лучше останься ты с нами, Антип Савельич, — серьезно сказал Каютин. — Что тебе? постранствовал довольно, натерпелся и нужды, и голода, и холода, не раз со смертью лицом к лицу стоял. Право, — пора отдохнуть.
Хребтов задумчиво поглаживал бороду. Полинька так же стала его упрашивать.
— Нет, други! — грустно сказал Хребтов. — Люблю вас, любо с вами, а остаться не останусь. Уж такая была моя жизнь, что мне сиднем жить — голову сложить! Опущусь, думать начну… тоска сгубит.
В голосе Антипа было столько грустной решительности, что Каютин и Полинька больше не возражали ему.
— Ты еще обещал мне, Антип Савельич, рассказать свою историю, — сказал Каютин.
— Да, изволь, расскажу! и тогда сами вы, други, увидите, что такая была моя жизнь, что нет лучше, как размыкивать мне кручину свою по широкому белому свету, пока бог грехам терпит. Коли охота есть, слушайте!
И он начал свой длинный и печальный рассказ.
История Антипа Хребтова, исполненная разнообразных и занимательных похождений, составляет отдельный роман.