– Коли будет нужда, то и станем, – бросил ему дьяк Лаврентий.
– Ну, так я, может, у охранников на воротах записные книги возьму, да принесу их сюда. Они-то как раз всех записывают, кто в монастырь ходит и зачем.
– Про книги это ты вовремя вспомнил, – нехотя согласился дьяк Лаврентий. – А имена вновь объявившихся здесь людишек за год возьми-ка ты у экономки монастыря. Она-то уж точно знает, кто и когда поселился в монастыре. Пошёл вон скорее.
– Бегу-бегу, дьяк Лаврентий, – спохватился тот и, подбирая полы длинного кафтана, ринулся из комнаты прочь.
Дьяк Лаврентий встал и, подойдя к зарешечённому окну, посмотрел на залитый летним солнцем двор. Там продолжалась обычная монастырская жизнь, и тёмная одежда монахинь была разбавлена разноцветьем кафтанов его подчинённых из Разбойного приказа.
«Да, это тебе не фунт изюму», – неожиданно подумал он. – «Если по быстрому найти злодеев не удастся, то придётся всю вину на стражников возложить. Митрополит Филипп это дело без внимания не оставит. Начнёт Великому государю каждый день настроение портить, кляузы строчить да упрекать в бездействии и излишней жестокости. И так Великий государь уже на него волком смотрит, встреч с ним избегает. А мне от обоих сейчас доставаться будет, если я этих нелюдей быстро не отыщу. Только никак не получается даже мне понять, какие такие твари посмели эдакое в царском монастыре учудить! И за что? Вот ведь незадача какая!»
Он опять вернулся к столу, взял стоявший на подносе фарфоровый кувшин и, налив в серебряную чашку тепловатого сбитня, крупным глотками шумно выпил его. Оттерев тыльной стороной ладони мокрые губы, поставил чашку обратно на поднос и вздохнул: «Ну что же, нечего делать – придётся и мне сейчас этого скомороха заставить на себя поработать. Что ни говори, а убийство дочери боярина Скобелева он быстро разведал. Правда, Светозар Алексеевич-то потом признался, что убийца сумел сбежать с его двора, порешив троих ратников. Но это уже он сам виноват, что не доглядел за ним . Вон мои люди до сих пор его сыскать не могут ».
Дьяк Лаврентий вышел из хором и, стоя на высоком, резном крыльце, приказал своему подчинённому привести к нему келейницу Ефросинью.
– Ну, говори живо, где живёт тот скоморох, что был здесь в тот день, – бросил он смиренно вставшей у порога с опущенными глазами келейнице Ефросинье, неприязненно глядя на неё.
– Да там, на постоялом дворе, что на развилке у разъездной дороги, – тихо, не поднимая глаз, произнесла она. На втором этаже у него комната была. Корчмарь знает. А что – скоморох-то этот всё-таки понадобился, дьяк Лаврентий?
– Пошла прочь, дура! – неожиданно фальцетом крикнул он на неё. – И никому ни слова, понятно?!
– Поняла, поняла, батюшка, – попятилась спиной к двери растерявшаяся женщина.
Где-то часа через два шесть всадников в одежде Разбойного приказа стремительно влетели на широкий постоялый двор, где уже стояли чьи-то повозки. В корчме были слышны громкие голоса и музыка. При виде ратников Разбойного приказа музыка смолкла и наступила тишина.
– Что там, Никифор? – насторожился лежавший на лавке Ратмир. В руках у него была книга на латинском языке.
– Сыскные прискакали, Ратмир. Боюсь, что по нашу душу. А вернее – по твою. Сердцем чую, – встревожено негромко произнёс тот, глядя из окошечка во двор.
Ратмир быстро вскочил на ноги и, тихо подойдя к входной двери, приложился к ней ухом и прислушался.
– Сюда идут, – нахмурился он и огляделся по сторонам.
– Давай в окно, – кивнул ему Никифор. – И не показывайся, пока не узнаем, что им нужно. Сам знаешь – всякое может быть.
Ратмир как кошка, молча, проскользнул в узкое окно и затаился за широким ставнем.
В этот момент дверь без стука широко распахнулась, и на её пороге показались хмурые ратники Разбойного приказа. Из-за их широких спин выглядывал растерянный корчмарь. Старший из ратников быстрым взглядом окинул комнату и уставился на старика Никифора:
ebooksa