— Чего тебе, конкретно? — неласково осведомился Петря.
Устинья гневалась на то, что обоих ее сыновей перевели сегодня на другой участок, а не оставили работать с ней.
— Эт-та что же, матери с дитем нельзя вместе работать? Это каки-таки законы?
— Я твою семейственность со вчерашнего дня — к ногтю! — отрезал Петря.
— Что-о! Мать с дитем…
— Обнимайся ты с дитем сколько влезет, но не вели ему домой яблоки кулями таскать, как вчера было.
— Я велела? Я? Кулями?
— Ты. Явно ты.
— А ты видал, иро-од?
— Не у меня одного глаза.
— Кто? Кто сказал? Ежели это Тонька Шилова нам встретилась, так я ее…
— Вот, сама же себя выдаешь.
— Я ее, белорожую, высрамлю! — Устинья заиграла кулаками. — Я-то ее к Вальке на свадьбу позвала, как почетную гостью…
— Сначала надо урожай собрать, — погрозил пальцем Петря.
— А что я? — взъярилась Устинья. — Я свово кровного не получу? А?..
— Дядя Петр! — зазвенел тенорок Кости. — Как урожай соберем, так мы себе баян заведем!
Петря Радушев замысловато крякнул.
— Вам бы только дурь, сосункам желторотым… Куда вы с безделкой своей?
— А мы из района учителя пригласим, он нас научит, — радушно ответил Костя. — К твоим похоронам, Устинья Пална, как раз марш разучу.
— Бож-жа мой! — заголосила на весь сад Устинья. — Дождалась времечка, — молокосос на горло лезет, а тебе и пальцем его не тронуть и прогнать некуда!