Шведское огниво

22
18
20
22
24
26
28
30

– Когда это было?

– В июле где-то. Точно уже не помню.

– Тохте оставалось жить всего месяц. Возможно он тебе и поверил. Только теперь об этом никто не расскажет. Ни хан, ни Баялунь.

– Пусть покоятся с миром. Над ними теперь другие судьи. На всякий случай Тохта приказал мне осмотреть место происшествия, опросить свидетелей. Вдруг, что обнаружится. Только зря время потратил. Посмотрел и рану у девочки на шее. Точно след орлиной: борозды сверху и одна снизу. Приметная такая отметина. Второй такой не сделать.

Туртас повернулся к наибу и пристально посмотрел ему в лицо:

– Не думал я тогда, что увижу эту отметину снова. Двадцать лет спустя.

Эти слова словно обрубили нить истории, которая случилась давно и перенесли рассказ в день сегодняшний. Подальше от сказочных страстей, заговоров, ханов, дворцовых интриг в старый постоялый двор на окраине города. Где к осени уже не стало постояльцев, весело горит огонь в очаге, а добродушный хозяин сейчас принесёт жареного гуся. Вся та история совсем не вязалась с этим простым и понятным миром, казалась обычной сказкой рассказанной тёмным дождливым вечером у очага.

Дальше даже сам рассказ стал каким-то будничным и незамысловатым.

– Когда ты со своими друзьями всех из зала выгнал, Юксудыр к нам вернулась. Сказала, там хода нет, пока гости не уйдут. Села в нашей келейке, налили ей мёда. Разболтались по-нашему. Поспрашивал её про детство, про лесное житьё-бытьё. Вспомнили про постояльца, который из этой комнаты исчез. Сначала девушка про него рассказывала, потом Илгизар стал хорохориться. Да ещё надумал печку снова осмотреть. Коли в ней огонь горит и всё хорошо видно. Стал кочергой дрова к дальней стенке отгребать, чтобы не мешали. Известное дело, кочерга тебе не тростниковое перо, здесь сноровка нужна. Юксудыр у него кочергу забрала и сама орудовать начала. Ворот платья съехал, пламя хорошо освещало. Вот я и увидел отметину. Сразу её вспомнил.

– Дочка Тохты! – восхищенно прошептал Илгизар.

– Час от часу не легче, – только и смог вымолвить Злат.

Один Туртас наоборот вдруг повеселел:

– Как вспомнил, так сразу и признал. Она же на мать похожа. И от отца какие черты есть. Чего сидишь, вьюнош, рот разинув? Царского рода девка, самих Чингизхановых кровей. Беги, скорей, хватай её за задницу. Эх! Был бы я лет на двадцать помоложе! Не упустил бы птицу-счастье.

– Ты бы точно не упустил, – согласился Злат, – А Илгизару такое счастье не с руки. Как сказано в Евангелии: «Кесарю – кесарево».

– Юксудыр её уже, наверное, Кутлуг-Тимур назвал. Или мать, когда в родных лесах укрылась. Чтобы новое имя новую судьбу дало. Дочь лебедя.

– Я думал это от рода кунгратов. Вроде по каковски-то это значит лебедь.

– Это старая легенда в наших краях. Была у Солнца и царя птиц Симурга дочь. Звали её Гамаюн. Являлась она всегда в облике лебедя. Или прекрасной девицы с золотыми волосами. Потом полюбила земного богатыря и подарила ему волшебного коня и меч-кладенец. После его смерти, она навсегда осталась лебедем.

– Выходит лебедь это жена Тохты? А земной богатырь, он сам?

– Это же сказка. Хотя, сказка ложь, да в ней намёк.

– Где-то за облаками парит волшебная птицы Гамаюн, – продолжил Злат, – Счастлив тот, на кого упадёт тень её крыльев.