Мертвее не бывает

— А почему бы и нет? — она пожала плечами.

— Если тебе нужна причина… Когда один член команды сидит в одиночестве рядом с мусорными баками, это плохо влияет на боевой дух остальных. Так что пожертвуй собой ради коллектива, ладно?

Так что на следующий день, когда прозвенел звонок на обед, я прошла мимо своего обычного столика и села между Марли и Димитриосом. Беседа протекала достаточно оживленно, и то, что мне было особенно нечего сказать, не сильно бросалось в глаза. Более того, ребятам вроде бы даже нравилось, что я готова внимательно их слушать. И хоть я постоянно была настороже, за весь час я не поймала на себе ни одного подозрительного взгляда.

Другими словами, это было… здорово.

19

В день похорон Эшлин я сказала, что у меня болит горло, и не пошла на церемонию. Конечно, мои родители и так не стали бы на меня давить. Даже Кейси ничего не сказала. На самом деле я не пошла, потому что струсила. Боялась посмотреть в лицо миссис Эванс и братьям Эшлин.

Несколько следующих дней все было спокойно. Никаких ярких огней. Никаких странных снов. Никаких пропавших девушек. Кендра все еще оставалась в коме, но врачи утверждали, что она должна прийти в себя со дня на день. Конечно, они говорили так уже шесть недель, но, по крайней мере, ей не становилось хуже.

Наступил февраль, и у меня появилось странное ощущение, что я все это придумала. Дела в школе шли как обычно, с Джаредом все было хорошо. Проходя мимо Картера, я отводила глаза. Каждый день обедала с ребятами из редакции альбома. Даже Кейси стала приглядывать за мной менее тщательно.

Однажды в понедельник после уроков я решила, что заслужила отдых. Что могу хоть раз в жизни немного развлечься.

Так что я отвела себе целый день на то, чтобы убраться в кухонном ящике, где лежали всякие мелочи.

Я разложила скрепки, канцелярские кнопки и аптечные резинки по жестяным коробочкам с прозрачными крышками. Проверила все ручки и текстовыделители, выбросила те, которые плохо писали. А потом занялась стопкой конвертов с меню из ресторанов, а также старых карт, которые туда положила мама.

Когда сгорел дом, в котором мы жили раньше, у нас практически не осталось никаких вещей. Только то, что лежало в машинах. Например, коллекция старых карт, которую собирала моя мама-барахольщица. У нее весь бардачок был ими забит. После пожара ее охватило сентиментальное желание сохранить хоть что-нибудь из нашей прошлой жизни, поэтому она спрятала их до того, как мы с папой успели от них избавиться.

Сегодня не ваш день, старые карты.

Зазвонил мой мобильный. Я хотела ответить, но он лежал на другом конце комнаты, а мне было так хорошо, плюс я по локоть закопалась в кучу бесплатных брелоков с логотипами компаний, механических карандашей и магнитиков. Так что я решила: пусть звонок переадресовывается на голосовую почту. Фотосессий на этот день запланировано не было, а мама или папа могли перезвонить на домашний, если я была очень им нужна.

Тут домашний действительно зазвонил. Я посмотрела на экранчик. Это был Джаред.

Я думала ответить, но тут мой взгляд упал на новый органайзер для ящичков, который мама принесла с работы, чтобы порадовать меня, когда я заболела (точнее, когда я «заболела»). Он стоял на столике и манил меня к себе, словно пение сирен. Он так и хотел, чтобы кто-нибудь поставил его в ящик и наполнил его отделы всякими крошечными вещицами. Джареду можно было перезвонить попозже. Так что я оставила телефонную трубку на базе и вернулась к уборке.

Я стояла лицом к кухонной стене и спиной к остальному миру, перебирая стопки бумаг.

Одна из карт Сюррея была особенно древней. Ее, наверное, напечатали, когда мама еще училась в старших классах. На ней даже не было ни нашего квартала, ни квартала Меган.

— Ну, вот от тебя-то я точно избавлюсь, — произнесла я, пытаясь сложить карту. Но сгибы были такими старыми и мягкими, что я не могла понять, как ее сворачивать. Так что я просто сложила ее на четыре части и понесла к корзине для мусора.

Уже бросив карту в корзину, я кое-что заметила: на обратной стороне был напечатан аэроснимок Сюррея с перепадами высот, отмеченными бледно-белыми линиями, которые окружностями расходились от холмов.