Злые дети,

– Ты все еще считаешь, что имел место спонтанный запуск? – Голос Профессора посерьезнел.

– Я уже не так уверен, – вздохнул Даурский. – Дело в том, что фигурант одного из его дел оказался причастен к нашей организации. Он задал мне несколько вопросов. Мне показалось, что это свидетельствует о запуске. Но потом выяснилось, что это чисто профессиональный интерес.

– Профессиональный? – напрягся Профессор.

– Не беспокойся. Они уже раскрыли дело, по которому проходил причастный. Организация не всплыла.

– Ты позвонил мне, чтобы это рассказать?

– Да, Седой. Я знаю, как вы работаете. И знаю, что вы попытаетесь поработать с ним. Так вот, я хочу, чтобы тот, кто сейчас нас слушает, услышал это своими ушами. А ты ему подтвердишь, что мои слова стоят того, чтобы их слушать. И им верить. Так вот, уважаемые. Я отвечаю за то, чтобы он к вам не приблизился ни при каких обстоятельствах. Как я делал все эти годы. А вы сами не приближаетесь к нему. Совсем не приближаетесь. Понимаете меня? Он умный. Если вы начнете его пасти издалека, он вас срисует. И я не смогу его удержать. Но виноваты в этом будете вы, а не он и не я. Это навредит нам всем. А я не позволю вам навредить ему. Понимаете? Чтобы вы не навредили, я нанесу вам вред первым. И этот вред будет фатальным. Дайте знак, что вы меня услышали.

Несколько секунд длилось молчание. Потом незнакомый молодой мужской голос произнес:

– Мы услышали.

– Вот и отлично. Остается надеяться, что не только услышали, но и поняли.

Даурский нажал отбой и задумался, постукивая трубкой по зубам. Он продемонстрировал слабость и волнение. Оставался вопрос – как это расценил Седой? Он решил, что Даурский паникует или понял, что это демонстрация? Седой сам размяк и ослаб. И он тщеславен. Поэтому он поверит, что его коллега и одногодок тоже подвержен возрастным изменениям. Он поверит, что Даурский настолько сошел с ума, что может нанести удар, если его задеть. Самоубийственный удар, но очень болезненный. А кураторы будут крайне недовольны, если по ним будут бить. Будут бить из-за того, что это допустил Седой. Поэтому Седой не захочет, чтобы появилась причина быть им недовольным. Процессор был талантливым и жестким. Но он всегда шел по трупам не столько для того, чтобы стать на вершину. Вершина не была самоцелью. Самоцелью было ощущение могущества и комфорт. Он не захочет подвергать все это риску.

Должно сработать.

Даурскому очень не хотелось ввязываться в настоящую войну, в которой у него не было бы шансов выжить. Но если понадобится, он к этому готов.

В просторном, но очень старомодно, хотя и богато отделанном и обставленном офисе с видом на «мордорские башни» Москва-Сити Профессор нажал кнопку отбоя на криптофоне, хотя звонок уже завершился, и хмыкнул. Откинулся на спинку большого кожаного кресла, поправил красную бабочку. Он был одет как обычно в темный шерстяной костюм классического английского стиля, и эта бабочка оживляла его несколько скучный образ.

– Твое мнение, Роман?

Его собеседник легко поднялся с роскошного дивана, не коснувшись подлокотника рукой. Темно-синие джинсы, черная водолазка, обтягивающая впечатляющую мускулатуру, короткая практичная стрижка. И ничего не выражающие глаза.

– Это становится опасным.

– Это было опасным изначально, – перебил Седой. – Но весь мир представляет опасность. Вопрос только в степени угрозы. Но я тебе уже не раз говорил, что любую угрозу можно использовать себе на благо. Подумай – практически все изобретения человека, которые подняли его над животным миром и двигают прогресс, представляют собой опасность. Огонь греет и обжигает, на нем можно сготовить ужин или сжечь еретика. Сталь рубит деревья и кости врагов. Атом дает энергию и испепеляет города. Все можно использовать с пользой.

– Как можно использовать следака, который угрожает раскрыть наше дело?

– Механик, – лаконично ответил Профессор.

– Механик?