Ночь не принесла покоя. Нет, кошмар больше не возвращался, но чувствовал себя Виктор еще хуже. Снова он не помнил того, что приснилось, только сердце отчего-то щемило и не покидало ощущение какой-то огромной, невероятной утраты. Он должен был быть другим, на него надеялись, в него верили. А он – предатель. И это не ранило его само по себе, ранило то разочарование, почти смертельная обида, с каким на него смотрела…
– Мама… – всхлипнул Витя. Маленький мальчик Витя, который по недоразумению оказался во взрослом теле человека, способного предавать ради результата. И не только способного, но и делающего это расчетливо и с удовольствием. – Мама, прости. Я не мог… я не должен… Почему тебя нет, мама?!
Витя провел рукой по глазам. Ладонь осталась мокрой. Витя уткнулся в подушку носом, заплакал. И снова заснул.
…Разбудил его противный вой телефона. Он рывком сел на кровати, разглядывая серую от влаги подушку. Мама? Какая, к черту, мама? Та женщина с фотографии? Ее нет. И не было никогда. Все его детство ее не было. Незачем ей возвращаться и теперь. И без нее все замечательно получается.
Он протянул руку и взял телефон. Часы на нем показывали пять утра. Проклятая особенность работы следователей, ментов, военных, спасателей, врачей – тебе вечно звонят тогда, когда этого хочется меньше всего.
Вызывал «околоточный» – участковый того района, где он прятал Мишу Лермана. Кольнуло неприятное предчувствие.
Оно обмануло. Но только в масштабах неприятностей. Они превосходили ожидания. Сильно превосходили.
Происходящее возле шестнадцатиэтажной полуэлитной «башни» напоминало сцену из голливудского блокбастера. Больше десятка полицейских легковушек с включенными люстрами, пяток карет «Скорой помощи», несколько пожарных грузовиков. В сторонке Виктор заметил пару знакомых микроавтобусов СОБРа. Пересчитать слетевшиеся оперативные машины различных спецслужб не представлялось возможным. На то они и оперативные, чтобы посторонний взгляд не мог определить их принадлежность. Разве что две немолодых «БМВ» точно были из гаража ФСБ – он их уже встречал. Плюс несколько автомобилей с разных телеканалов, из мэрии и районной управы. В довершение ко всему над этим бедламом барражировал вертолет.
Люди сновали туда-сюда. В форме различных ведомств, без формы, с телекамерами, без камер, пожарные сматывали рукава, парамедики носились со своими чемоданчиками. И сотни зевак, которые, раскрыв рты, таращились вверх, где уже жиденький дымок тянулся из выбитых окон лофта на последнем этаже, покрывая копотью стены. Выкорчеванные рамы свисали из проемов, и одинокая занавеска трепалась на ветру капитуляционным флагом.
За оцепление Виктор пока решил не соваться. Тем более что участковый, который его вызвал, тоже болтался в сторонке. Старший лейтенант Желтобрезов, внешне больше похожий на бандита средней руки времен девяностых и так же одетый – мешковатые джинсы и короткая кожанка, – лузгал семечки, с любопытством поглядывая на весь этот цирк.
– О, здорово! – поприветствовал он Макарова. – Семки будешь?
– Не, от них аппендицит и холестерин.
– Да ладно! – Желтобрезов сделал круглые глаза. С сомнением посмотрел на семечки в горсти и махнул рукой. – Да пох, не пиво же пить на работе. Начальство ругается.
– Что тут? – вздохнул Макаров.
– Да так, – пожал плечом участковый. – Хана твоей лежке.
Макрову почудился в интонации мента скрытый намек. Он бросил на него оценивающий взгляд.
– Да не смотри ты на меня так.
– Как?
– Как мудак на мудака, – отрезал участковый. – Я не побегу сливать, что ты к этой хате отношение имеешь. И с моей стороны подляны можешь не ждать. Я же не сыскарь вроде тебя. Меня спросят – а спросят обязательно, я ж околоточный…
– И что ответишь?