Созданный Мюнхгаузеном мир существует по законам фантазии барона. Для него погода — лишь источник дополнительных трудностей, которые надо преодолеть. Так, в начале книги барон Мюнхгаузен отправляется в путь в самом разгаре зимы. Передвигаясь по просторам Польши, барон замечает плохо одетого крестьянина, промерзшего насквозь. Мюнхгаузен снимает со своего плеча шубу и отдает ее бедняку[316]. Судя по всему, барон едет налегке, не имея больших запасов одежды. Тем не менее ему ни на минуту не приходит в голову мысль проехать мимо бедняги. Он оказывает человеку помощь. В другом случае зимняя дорога нужна Мюнхгаузену для показа собственной необыкновенной силы или находчивости (охота на белых медведей на Севере или перенос кареты и лошадей за пределы узкой колеи суровой зимой). Погода или природа вообще в книге о бароне Мюнхгаузене не выполняют тех функций, которых следовало бы ожидать в произведении представителя «Бури и натиска». В книге совершенно не показано, как она воздействует на внутренний мир героя. Мюнхгаузен вовсе не подвержен влиянию внешней среды. Он заставляет ее выступать на своей стороне, и природа послушно следует его желаниям. Любое стихийное бедствие только грозит смертельной опасностью. Сидя на дереве во время наводнения на Ниле, Мюнхгаузен легко проходит через опасные периоды затопления. Он практически нисколько не страдает от отсутствия привычной пищи, используя для еды все, что находит на дереве.
Следовательно, любые природные законы (тяготение, время) являются лишь подсобным материалом, подспорьем для выделения необыкновенных умений и достоинств барона. Все эти вспомогательные средства нужны Мюнхгаузену для более сильного влияния на окружающих его людей, для подтверждения собственных удивительных качеств. Они являются неотъемлемыми атрибутами повествовательной манеры барона — рассказчика и актера. Свое мастерство в выходе из неудобных положений барон демонстрирует с подлинным искусством. Он учитывает психологический настрой публики, заранее создает для себя возможность сделать отступление или отвлечь внимание окружения какой-нибудь реально возможной мелочью. Он опережает сомнение и подчас приводит совершенно необычайный рассказ другого человека с целью показать, насколько абсурдно откровенное вранье (конец первого морского приключения). Недоверие слушателя-читателя, проявляемое как вопросом в тексте, так и реакцией барона на выражение лица своего слушателя, придает широту аудитории и создает более благожелательное настроение, без которого невозможно было бы вовлечение слушателя в сферу создания рассказа, ибо шванки Мюнхгаузена следует рассматривать как книжное воплощение устного рассказа, как своего рода сценарий наоборот, так как книга о бароне Мюнхгаузене родилась из традиции устного рассказа, записанного и обработанного талантливыми писателями.
Книга об «Удивительных приключениях барона Мюнхгаузена» с блеском доказала возможности Бюргера-прозаика. Этому успеху способствовало в немалой степени и то, что немецкий автор использовал материал, отвечающий его взглядам на литературу. Если Ф. Блёмкер обвиняет Бюргера в том, что он не может вырваться за пределы своего языкового, духовного и т. п. окружения[317] (Бюргер по происхождению принадлежал к плебейским слоям населения), то можно полагать, что именно это окружение способствовало развитию Бюргера-художника, Бюргера — критика современных ему общественных отношений. В немецком литературоведении разных лет подчас отрицалась заслуга Бюргера — автора немецкого текста, а пальма первенства отдавалась Распе. Так, например, Ф. В. Эбелинг видит в Бюргере только «убийственно плохого переводчика части оригинального произведения»[318]. Однако такие резкие характеристики встречаются все же редко. В основном исследователи отдают должное Бюргеру, но подчеркивают значение Распе как первого автора «книжного» Мюнхгаузена.
На наш взгляд, проблему авторства следует решать следующим образом. Если речь идет о каноническом и немецком вариантах книги, то авторами следует считать Бюргера и Распе. Английское издание, без сомнения, детище Распе. Необходимо подчеркнуть, что за основу многих изданий был взят вариант-оригинал Бюргера (например, русский — в пересказе К. И. Чуковского). А. В. Блюм замечает по этому поводу: «На наш взгляд, авторские лавры следует поделить поровну между Раопе и Бюргером. Правильно поступают те переводчики и книгоиздатели, которые, предназначая книгу детям, в основном черпают материал из английского первого издания и выставляют на первом листе имя Рудольфа Эриха Распе. „Серьезные“ же, полные издания книги должны выходить под именем Готфрида Августа Бюргера»[319].
Однако будет точнее предложить следующее. Все издания должны выходить с именами Г. А. Бюргера и Р. Э. Распе на титульном листе. Э. Гризебах подсчитал, что из 4113 строк второго издания Бюргеру принадлежит 1371 строка[320], то есть треть книги. Эти строки — самые известные во всем издании. Одна треть эпизодов, предложений, реплик, введенная Бюргером, изменила композицию книги, все составные части произведения. Бюргер углубил и развил истории, имевшиеся в английских изданиях, раскрыл новые грани, благодаря чему образ барона был показан во всех его проявлениях, превратил «Мюнхгаузена» Распе в подлинно народную книгу.
Ведь «Мюнхгаузен» Бюргера, действительно, близок немецким народным книгам сатирико-комического содержания, о которых в свое время писал молодой Ф. Энгельс в статье «Немецкие народные книги» (1839)[321]. И Распе, и Бюргер в духе старинных народных книг использовали эпизоды, появлявшиеся в шванковой литературе XVI—XVII вв. («Фацетии» Бебеля, 1508—1512; «Общество в саду» Я. Фрая, 1556; и др.), в манере таких ранних книг, как «Тилль Эйленшпигель» (1515) и «Шильдбюргеры» (XVI в.)[322]. «Мюнхгаузен» Бюргера и Распе можно даже назвать «народной книгой» и поставить в один ряд с лучшими образцами немецкой народной литературы.
Книга об «Удивительных приключениях барона Мюнхгаузена» давно заняла прочное место в классическом наследии прошлого. До сих пор она продолжает интересовать читателей прежде всего детского возраста. Это понятно. За 200 лет, которые прошли с момента появления произведения на немецком языке, многие проблемы, бывшие острыми и актуальными, понятными для всех современников автора, постепенно меняли свой смысл и звучание, но и в более поздние времена в новых исторических условиях не ослабевал интерес читателя к этой книге. Мастерский показ различных сторон лжи, неназойливая назидательность, присущая именно варианту Бюргера, позволили произведению занять прочное место в литературе. В итоге Бюргер оказался прав, когда писал, что книга о бароне стоит многих толстых томов[323]. С другой стороны, ее живучесть связана с личностью героя, его удивительным даром фантазировать. Несмотря на целый ряд отрицательных качеств Мюнхгаузена, этот образ в целом вызывает большую симпатию вот уже многие десятилетия у самых различных читателей именно своей буйной фантазией, своим оптимизмом и верой в силу человеческого духа.
Образ барона Мюнхгаузена оказался на редкость популярным. В разные годы и в разных странах появлялся герой, в котором угадывались черты немецкого барона-фантазера (например, Тартарен из Тараскона). Правда, идейно-художественная наполненность образа меняется, но суть его остается в значительной степени прежней. Мюнхгаузеновское умение находить неожиданные решения в любой ситуации присуще героям такого типа.
Сложная простота книги придает ей специфические черты. Бюргер, автор канонического «Мюнхгаузена», сохранил в своем произведении дух бунтарства, стремления к действию, которое выходит за рамки простого непринятия действительности. Недаром М. Горький назвал эту книгу в ряду с произведениями, составляющими гордость мировой литературы[324]. Творчество Бюргера находилось на линии передовых исканий немецких литераторов. Его талант поэта-демократа нашел свое выражение в области поэзии, в разработке теории народного искусства, близкого и понятного простому человеку. Последовательное осуществление этих взглядов в художественной практике привело к созданию едва ли не самого значительного образца немецкой народной книги.
Бюргер в предисловии переводчика указывал, что он старался относиться к произведению так, как если бы оно было его собственностью, применяя книгу к стране, в которой она родилась[325]. Талант народного писателя помог Бюргеру создать настолько своеобразное произведение, что оно стало немецкой народной книгой и вошло в золотой фонд мировой литературы.
КНИГА О МЮНХГАУЗЕНЕ В РОССИИ
В России перевод «Мюнхгаузена» появился в 1790-х годах. Практически все крупные издательства постарались выпустить собственные переводы «Барона Мюнхгаузена»[326].
Основным, что отмечали ранние переводчики книги на русский язык, была морализаторская тенденция «Мюнхгаузена». Присоединяясь к высказанной в предисловии английского издателя идее назвать книгу «карателем лжи», один из них пишет: «В этой книжке представлено, будто такой хвастун, барон фон Мюнхгаузен, рассказывает свои похождения. Он лжет без всякого милосердия, так что решительно никто не поверит его рассказу...»[327]. В цитированном введении сразу отмечается этический аспект рассказов барона. Вопрос о соотношении вымысла и правды решается в пользу последней, и далее сразу же следует мораль: «Если бы кому-нибудь из вас вздумалось прихвастнуть, сказать неправду — вспомните барона фон Мюнхгаузена и постыдитесь походить на него»[328].
Влияние предисловия к английскому выпуску повлекло за собой усиление морализующего начала. Русскому издателю, видимо, было нужно показать детям, как нехорошо лгать. Он позволил себе вольно обойтись с книгой, переставив рассказы барона и объединив их в несколько групп: «1. Мои предки, детство и юность», «2. Барон на охоте», «3. Барон воюет», «4. Путешествия барона». Формально такое разделение вполне допустимо, но оно повлекло за собой дополнительные рассказы, которые отсутствуют в оригинале Бюргера[329]. Среди вставок подобного рода есть рассказ об одном предке барона, который командовал артиллерией Арминия в битве при Тевтобургском лесе, а другой перенес императора Карла V и его двух сыновей за 18 миль и т. д.
Лихой барон в интерпретации Вольфа становится совершенно удивительным человеком: его нельзя убить, потому что он носит нагрудник из рыбьей чешуи, который, как известно, «никакая, сталь не может разрубить»[330]. У него есть специальный эликсир, подаренный китайской принцессой, помогающий приращивать отрубленные части[331]. Получается, что этот Мюнхгаузен удачлив не из-за собственной силы и находчивости, а лишь благодаря владению различными волшебными приспособлениями. Перечисление и разбор изменений, внесенных в это издание, можно было бы продолжить и далее. Барон превратился в книге именно в того беззастенчивого враля, который никоим образом не вызывает к себе сочувствия.
Перевод О. И. Шмидт-Москвитиновой[332] отличается тем, что все рассказы барона расположены так, будто они рассказываются в течение 12 вечеров. Вечера первый и второй содержат шванки об охотничьих приключениях Мюнхгаузена; на третьем повествуется о поездке барона на коне через Польшу (конь на колокольне, укрощение коня в имении графа Пржобовского и высшая школа верховой езды посреди чайного сервиза, волк, вывернутый наизнанку, и лиса, надевающая свою шкуру, бешеный сюртук и волк в упряжке). Четвертый вечер посвящен боевым делам барона (взятие Очакова, половина коня, «воинственная» рука, плен).
В пятый вечер «дедушка» рассказывает «своим внукам» о пребывании барона Мюнхгаузена в плену (пчелиный пастух и путешествие на Луну в поисках топорика). Рассказывая о возвращении Мюнхгаузена на Землю, переводчица придерживается традиционного текста, но позволяет себе изменить способ, при помощи которого барон выбирается из ямы: он не роет ступеньки ногтями, а использует для этого найденный на Луне топорик.
Вечера шестой и седьмой посвящены приключениям на Цейлоне и в Египте, а восьмой — занимает рассказ о споре с султаном из-за вина. В этой книге барон посетил Сицилию, упал в Этну, побывал в гостях у Вулкана и вернулся обратно на сушу через остров, на котором идет паштетный дождь.
В 1894 г. издательство И. Д. Сытина выпустило своего «Мюнхгаузена»[333], книгу, которая представляла собой переложение историй для детей. Это издание базируется на немецком тексте, ибо содержит рассказы, включенные в свое время Бюргером[334]. В основном это издание придерживается оригинала Бюргера—Распе, но в сцену прыжка через карету внесены изменения: в карете сидел вельможа (у Сытина), а не дамы (у Бюргера); пролетая через нее, барон не извинился, тогда как в тексте немецкого поэта он не преминул снять шляпу и попросить прощения за причиненное неудобство[335].
ebooksa