(Иоганн Банзер: «А я слышал однажды, что один перепел очень мило пел на странную мелодию: „Кто знает, правда ль то, что люди говорят?“»).
(6 акт, 3 сцена). У нас был однажды конь. Это была неаполитанская лошадь, мы ее так выдрессировали, что она делала все, что бы мы ни приказывали, и для этого не нужны были ни кнут, ни шпоры. Она делала стойку перед курочками и зайцами, как собака. И вот однажды мы скакали ночью через кустарник, в котором протекал маленький ручеек. Конь замер, навострил уши. Тогда мы заметили, что это что-то означает, достали наш камень (который мы купили в Венеции и который прежде был деревом, но из-за того, что он долго пролежал в воде, превратился в камень, и его достоинство заключалось в том, что он давал ночью такой яркий свет, при котором можно было писать и читать), увидели в кустах трех зайцев рядышком и триста уток в ручье, убили из них семь и оставили их, так как мы не могли понять, не призраки ли это.
У нас был однажды испанский конь, который, как только он оказывался перед королем или королевой или кем-нибудь еще, принадлежащим к знатному роду, падал на колени и раскланивался перед ними, падая с одного колена на другое, а затем танцевал, не прекращая, свыше трех часов на площадке, шириной со стол, так что даже король Испанский послал к нам и приказал передать, что конь ему очень понравился, и мы должны его уступить. Когда мы отходили, на нашем пути оказалось озеро, которое замерзло. На льду его конь резвился больше двух часов, а затем помчался curito[257], и ни разу даже не поскользнулся, и ко всему тому ни разу не упал на лед. Как только король узнал об этом, он захотел дать нам за него двух прекрасных жеребцов и 6000 двойных дукатов, но мы отклонили это, из-за чего он очень рассердился. Кроме нас на этом коне никто не мог скакать, и если бы ему всегда, прежде чем мы садились за стол, не надевали мешок с кормом на морду, он бы совсем опечалился и подумал, что мы на него обижаемся. In summa[258] невозможно рассказать обо всех достоинствах этого коня, который выскакивал из воды, как охотничья собака.
Однажды на этом самом коне хотел поскакать наш слуга и немного пришпорил его, а так как он никого, кроме нас, не признавал, то он выбросил слугу из седла и сапог так, что сапоги и шпоры остались в стременах, а слуга сломал три ребра.
У нас был кузнец, который был так искусен, что мог подковать на всем скаку лошадей целого полка, ничем не. помешав их бегу.
У нас был конь, с которым мы попали в глубокое болото, и конь потерял все четыре подковы. Продвигаясь вперед, мы заметили это, снова вернулись к тому месту; конь был направлен так удачно, что в прыжке он попал на все четыре подковы, гвозди снова втянулись, и подковы встали на место. В тот же день мы проскакали еще восемь больших миль, а вечером у коня были на месте все гвозди[259].
Франц Бернер, рыцарь и благосклонный саксонец, рассказывает чудесные охотничьи истории, в которых много смешного для тех, кто их записывает. Однажды среди графов и дворян он серьезно рассказывал и даже очень уверял всех, что у него был как-то жеребец, такой быстрый, что он с ним проскочил через окно вниз в поилку для скота. Не удовлетворившись этим, жеребец снова прыгнул вверх от колодца и без особых трудов вместе с ним заскочил довольно высоко, чему надо верить так же, как Овидию в metamorphosi[261].
1. Не могу не рассказать об утках, которых рейнский граф Якоб, каноник в Страсбурге, в молодые годы настрелял из лука в Голландии и засунул их шеями за пояс, так что был полностью обвешан ими. Таким образом он отправился к постоялому двору, но заблудился на плотинах, полных воды рвах и каналах, так что не знал, где выход. Не растерявшись, он перепрыгнул через все рвы, кроме одного, который оказался слишком широким. Тогда он взялся за половину пики и с ее помощью попытался перепрыгнуть через ров. Когда же он полез по пике, стоявшей вертикально в канале, то понял, что пика слишком коротка для прыжка; поэтому он поднялся в воздухе и перепрыгнул через себя. Он вытянул пику из тины и на добрых три локтя выше отправил пику дальше. После того как он отправился туда, ему с трудом удалось добраться до суши, однако вместе со всеми своими птицами он удачно перебрался на другую сторону.
2. Однажды он сказал, что во время крестьянской войны стояла такая жара, что как-то днем он снял свою кирасу, которая была такой горячей, что он сразу высыпал на нее сало и яйца и поджарил их в ней. <...>
Я знал одного человека, который рассказывал, что однажды он видел, как зимой палач так быстро отрубил голову одному бедному человеку, что она осталась на обрубке и примерзла. После этого он привел его домой и посадил за стол. Но как только бедняга согрелся и пожелал высморкаться, он бросил голову к дверям комнаты и тотчас умер. <...>
ПРИЛОЖЕНИЯ
«ПРИКЛЮЧЕНИЯ БАРОНА МЮНХГАУЗЕНА»
В немецкой литературе XVIII в. вряд ли найдется произведение, настолько широко известное читателю и обойденное вниманием исследователей, как «Удивительные приключения барона Мюнхгаузена». И дело, видимо, не в том, что многие годы оно рассматривалось прежде всего как развлекательное.
ebooksa