А за околицей – тьма

22
18
20
22
24
26
28
30

«Предала меня».

Скрыла! Столько лет вместе прожили – и в один день, в один миг всё рухнуло!

Травки береги, птах малых защищай… Ярина не помня себя зарычала, распугивая мелких тварей. Что толку?! Какая мелочь всё это, травки, птахи, когда яга от ученицы такое скрыла! Почему? За что? Что она Обыде такого плохого сделала? В сад убежать пыталась – да, было дело, но разве за это теперь её убить можно? Разве у других яг ученицы растут, ни разу не оступившись? Так почему ей, Ярине, это выпало?! Всё делала, что яга велела. Всему училась прилежно. Но если уж не предсказать, не миновать этого яблочка, почему Обыда не предупредила хотя бы?

Растила, выходит, учила, тревожилась за неё, смаженки пекла, в ступе катала – а сама знала, что может так статься, что не преемницу растит на будущее, а девчонку на убой…

Потекли слёзы – горячие, злые, отчаянные.

Не корова я с её выпасов, чтоб идти на убой.

Не дамся.

Тучи разошлись; меж листьев, меж гибких ветвей ударило по глазам солнце – и тут же скрылось.

«Мы с ней обречённые теперь, без надежды. Либо она. Либо я».

Стоило так подумать, как из лужицы у корней глянули рыжие огни. Поднялся болотный дух, знакомым голосом зашелестел, заманивая:

– Догадалась наконец, догадалась… Подарок-то мой оценила, поняла, что к чему? А слово моё по-прежнему в силе. Приходи ко мне, будущая яга… Жду…

Ярина с гневом дёрнула рукой, по луже прошла рябь, и тотчас сдуло, раскидало влажные комки почвы и корни трав. Сдуло, как не было. Время кувырком полетело.

Она оттолкнулась от ивового ствола, вскочила.

Да, Керемет. Поняла, что к чему.

Но прежде чем решиться… Нужно было увериться. Нужно было ещё одного спросить – друга ли, недруга, а всё-таки много лет его советы слушала.

Ярина раздвинула ивовые рукава, побежала навстречу заходящему солнцу через топи, через мост, через бор скорей, скорей к Ночи… Бежала и думала: вот бы уснуть. Уснуть, а проснуться в ясности, в простоте, в родной избе, без утаек, без недомолвок…

Нельзя. Никак нельзя.

* * *

Запахнувшись в плащ, Яра молча вела чёрного коня под уздцы. Трава под её ногами ложилась ровными, мёртвыми волнами. Луна пугливо выглядывала в разрывы туч, по кронам шумел ураган, но и платье, и плащ, и волосы не трогал ветер. Тём-атае шёл чуть впереди, прогоняя последние всполохи, сгоняя с рябящих вод отражения дня.

Ярина погладила коня, приникла к вороной гриве, шепча. Ночь не разобрал, что она говорила: был это язык яг, неведомый больше никому ни в Лесу, ни в Хтони.

– Редко ты так подолгу молчишь, – не выдержал Тём-атае, когда добрались до Солдырского холма. – Не по себе от твоего молчания.