Гонщик

— Он самый.

— Вот повестка, извольте завтра в два часа пополудни явиться в полицейское управление к старшему инспектору Боголюбову Платону Сергеевичу.

Я пожал плечами.

— Хорошо, явлюсь. А по какому поводу?

— Не могу знать.

Городовой козырнул, взобрался на мерно пыхтящий мобиль и укатил.

Какое-то время я стоял в проеме калитки, раз за разом перечитывая казенные строки: господину Стриженову… предписано явиться… Наверное, я все же устал за день от этого калейдоскопа лиц, а визит полиции стал финальным ударом по раздерганной психике.

Сделав этот эпохальный вывод, я отлепился от ворот и уже собрался уйти во двор, как увидал еще один мобиль выворачивающий из-за угла. Не узнать его было трудно: он такой один не то, что в Тамбове, а, пожалуй, и во всей России. Еще бы, я ведь сам его делал.

Аппарат подкатил к воротам, из него выбрался журналист Игнатьев.

— Добрый вечер, Владимир Антонович, — жизнерадостно произнес он.

— Здравствуйте, Федор Иванович. Чем обязан вашему визиту?

— Ну что вы разу так? — добродушно ухмыльнулся Игнатьев. — Могу я, в конце концов, просто так заехать к своему хорошему приятелю?

— Можете, конечно, отчего ж нет. Чаю хотите?

— А вот не откажусь. Ведите в свои хоромы.

— Машка, Дашка, ставьте чайник! — распорядился я. — И стол к чаю накрывайте. Если чего не хватает — сбегайте сей же час в лавку.

Девчонки засуетились, заметались между кладовками и столом, и через десять минут мы с Игнатьевым уже сидели за столом в комнате, которую с некоторой натяжкой можно было назвать гостиной. Ну да, в ней не было напольных часов и курительной зоны, зато был большой стол под белой скатертью, красивые обтянутые гобеленом стулья и хороший буфет, уставленный посудой.

— А вы неплохо обжились, Владимир Антонович, — заявил Игнатьев, осмотревшись. — Вполне основательно и даже, знаете, уютно.

— Это все женская рука. У них, у женщин, такие вещи в крови, даже у столь малолетних.

— И в этом вопросе вы умудрились устроиться, — подпустил шпильку журналист.

Пришлось нахмуриться: