— Про женщину не говорят, что она честолюбива. — Сэйитиро всё-таки подчёркивал мужские достоинства.
У голубей, собиравшихся в стаи на пешеходных дорожках, перья были под цвет зимнего неба. Дерзкие морды собак, которых выгуливали две пожилые женщины, выглядели куда привлекательнее, чем лица их хозяек. Эти собаки, будто боксёры на ринге, резвились, не отдаляясь друг от друга. Женщины беседовали, не обращая на них внимания. Иногда, отвлекаясь от игры, собаки срывались в сторону голубиной стаи, и птицы разом взмывали в воздух. Шум крыльев разрывал застоявшийся воздух, и холодом, как осколками стекла, кололо щёки.
Фудзико и Сэйитиро больше всего любили в Центральном парке белок. Каждый раз они покупали на лотке продавца арахиса несколько пакетов орехов в скорлупе и подманивали белок. Некоторые зверьки, приложив одну лапку к груди и наклонив головку, пристально следили за ними издали. Другие, получив орешек, спешно возвращались на свою территорию. Однако в большинстве своём белки сразу разгрызали скорлупу и, держа ядрышко обеими лапками, долго его кусали. Их мелкие, как у всех грызунов, белые зубы, эти опавшие листья, хмурое небо, печальные деревья — в этом была своя прелесть.
Высокие здания, выстроившиеся в ряд на востоке от Центрального парка, в тумане за кружевом облетевших деревьев казались далёким незнакомым городом.
Фудзико могла бесконечно раздавать белкам орешки. Сэйитиро это сразу надоело.
Внезапно из тени деревьев выступила проститутка-негритянка, на вид подросток. Она вспомнила о своей работе и тоже решила прогуляться этим серым осенним днём. Совершенно чёрная, в чёрном платье и красной шляпке, с красной сумкой через плечо, с волосами, выкрашенными в жуткий блонд. Скривив покрытые толстым слоем помады губы, она опиралась рукой на ствол дерева, усеянного красными осенними листьями.
— Снег, — привстав на цыпочки и глядя на ветки вечнозелёного дерева, сказала Фудзико.
Сэйитиро не поверил. Снежинка не коснулась подставленной ладони. Однако вскоре заметил, как на рукаве синего пальто исчезает лёгкий, похожий на пепел снег.
— Снег, — повторила Фудзико. И тут пошло прямо-таки детское веселье. Сэйитиро наблюдал за ним, как наблюдают за танцем.
Он сознательно вступал в жизнь, лишённую реальных чувств, но эта жизнь оказалась слишком наполненной такими чувствами. Фудзико собралась лепить только что выпавший, мгновенно тающий снег и играть в снежки.
«Мы молоды», — говорили её жесты. Действительно, и ей, и Сэйитиро не было ещё тридцати. Но молодость, как её воспринимала Фудзико, была неким общим понятием, которое она вынесла из жизни в Японии, и всегда где-то в глубине души у неё жило страстное ожидание жизненной драмы. Будь Сэйитиро чуть постарше, может быть, его и умилила бы такая напускная молодость. Но и Сэйитиро для этого был слишком молод.
От катка, где было оживлённо и весело, они поднялись на невысокую искусственную горку. На вершине стояло шестиугольное здание, похожее на старый японский буддийский храм. Под падающим снегом свет, горящий там и днём, выглядел особенно тёплым.
Они осмотрели здание снаружи. За запотевшими окнами внутреннюю часть было не разглядеть, но там собрались люди. Ни смеха, ни выкриков слышно не было, с трудом просачивались звуки, напоминавшие удары дерева о дерево. На тяжёлой входной двери висела надпись «ВХОД СВОБОДНЫЙ».
Сэйитиро шагнул вперёд и толкнул дверь. Внутри душно от включённого на полную мощь отопления, сгустившийся табачный дым не даёт разглядеть лица. В небольшой комнате полно народу. Стоят столы, люди за ними играют в шахматы и шашки. Судя по всему, это место бесплатных развлечений. Зрители, собравшиеся вокруг столов, как болельщики на соревнованиях по японским шахматам, курят сигареты и трубки. Вдоль стен шестигранного помещения тянутся скамейки, на них тоже, впритык друг к другу, сидят люди. Почти не слышно смеха или разговоров, никто не обратил внимания на вошедших супругов.
По мере того как глаза свыкались с обстановкой, и Сэйитиро, и Фудзико стали замечать, что здесь одни старики. Они были в грубой одежде, седые или лысые. На лбах игроков, долго размышляющих над очередным ходом, прорезались глубокие морщины. Странный запах, витавший в помещении, был запахом старости. Морщинистые подбородки свисали подобно сталактитам в пещере. Между морщинами темнели старческие пятна. Старики на скамьях хотели бесплатно согреться, они не разговаривали и, как птицы на ветвях, прикрыли глаза тяжёлыми веками. Их подбородки подрагивали. В этом гнетущем чёрно-сером воздухе яркими пятнами проступали только красные и белые шахматные фигуры да шашечные фишки.
Фудзико подтолкнула Сэйитиро, и они вышли на улицу. Холод пробирал до костей. Уход супругов, по всей видимости, не вызвал любопытства. Старики на скамьях сосредоточенно смотрели перед собой, зрачки их были неподвижны.
— Бедняки. Жалко их, — сказала Фудзико, вспоминая богатого отца.
— Да нет, они живут на пенсию. На жизнь им хватает. Просто радуются, что им не нужны деньги, — пояснил Сэйитиро.
После увиденного болезненная весёлость Фудзико стихла. Сэйитиро тоже молчал. Снегопад усилился. По тропе в восточной части парка они вышли на площадь, где возвышалась огромная бронзовая фигура на коне.
Сэйитиро приостановился и, открыв рот, воззрился на трагический жест бронзового героя.