Четвёртая высота

22
18
20
22
24
26
28
30

И Гуля ещё острее почувствовала, как важно словом, песней поднимать дух бойцов.

Ей сейчас надо было бы убежать куда-нибудь, в тишине вспомнить, повторить всё, что предстояло читать и петь с эстрады, но хотелось смотреть ещё и ещё…

Началось самое интересное: показ учений с боевой стрельбой. В наступление двинулась рота. Настоящего противника впереди не было, но артиллерия, миномёты, пулемёты, поддерживая наступление, заговорили по-настоящему. Бухнули орудия, завыли, засвистели снаряды, мины, разрываясь как раз там, где находились мишени, обозначавшие противника.

— Глянь, глянь! — с восторгом кричали, толкая друг друга, Саша и Гриша. — Ух ты, здо́рово! Видишь, Гуля?

— Вижу, вижу, — говорила она, ласково поглаживая коротко остриженные головы мальчиков.

Зрители хлопали, радуясь меткому попаданию не меньше, чем Саша и Гриша. Всё вокруг ликовало и гудело, как на стадионе во время спортивного соревнования на мировое первенство.

Казалось, что зрители уже вволю насмотрелись всего и наслушались, но народ не расходился.

Гулю охватило волнение: не провалить бы концерт, ведь она ведёт программу!

Но опасения её оказались напрасными.

Актёры старались вовсю. Лихо отплясывали на дощатом помосте армейские плясуны, особенно два молодых цыгана, стараясь изо всех сил переплясать друг друга, а Кадыр Хабибулин играл на своём курае так хорошо, как ещё никогда. Под самый конец выступила и сама Гуля. Она прочла стихи, а потом спела весёлую украинскую песню, полную лукавого задора:

И шумить, и гуде, Дрибний дощик иде. Ой, кто ж мене, молодую, Та й до дому доведе?

Все хлопали, улыбались, и, наверное, не один молодой парень рад был бы проводить «до дому» эту милую, красивую девушку. А Саша и Гриша радовались больше всех: они хлопали, прыгали и изо всех сил кричали: «Ещё!»

…Начались напряжённые дни боевой подготовки. Окрестные поля превратились «в поля боя». Артиллерия, миномёты, винтовки, автоматы, пулемёты, гранаты — всё пускалось в ход в любое время дня и ночи. Стреляли боевыми снарядами, минами, патронами. Шли в наступление, забрасывая «врага» гранатами, бутылками с горючей жидкостью. В боевых порядках наступающих тоже рвались «мины» и «снаряды». И хотя они никого не убивали и не ранили, но взрывались, как настоящие, с оглушительным треском, поднимая комья земли и клубы дыма.

Никакие препятствия не могли преградить путь наступлению. Всё преодолевалось по-боевому. Если встречалась на пути река, люди пускались вплавь, переходили вброд, да при этом с оружием и в обмундировании.

Всё работало в полную меру сил и напряжения — штабы, связь, тылы… Это была настоящая школа боевой выучки.

Гуля трудилась без устали — таскала на руках «раненых», делала им перевязки, и все это так осторожно и тщательно, как будто и на самом деле могла причинить боль.

В немногие минуты отдыха её как-то особенно манили к себе лесные поляны с их запахами трав и цветов. От их крепкого настоя, казалось, можно было опьянеть. И представлялось чем-то невероятным, что этой горячей, душистой, родной земле могли угрожать смерть и запустение…

Часто по ночам, лёжа в палатке и вдыхая лесной чистый воздух, насыщенный запахами трав, листьев, земли, Гуля не спала и всё думала, думала… Перед глазами вставали пытливые благодарные глаза бойцов. Да, бойцы принимают концерты замечательно, но покоя не давала забота: где найти новые песни, новые стихи и рассказы, такие, чтобы поддерживать у людей бодрость духа?

Ведь что греха таить: нет-нет, а прокрадётся в сердце грусть, и не так-то легко с ней справиться. Гуля это знала по себе. Иногда такая тоска возьмёт по своим, особенно по Ёжику, что, казалось, сил нет терпеть.

Подолгу не спалось в такие ночи. Тысячи мыслей, воспоминаний теснились в голове.

Вот перед её глазами встаёт костёр на вершине Аю-Дага, Медведь-горы. Непроглядная ночь, лес, где на каждом шагу её подстерегает держидерево. Как будто вчера всё это было.