Он лежал в глубокой воронке, вырытой снарядом. Гуля сползла к нему вниз. Уткнувшись лицом в землю, он глухо стонал.
Гуля попробовала его поднять.
— Голубчик мой, — сказала она, чувствуя, что это ей не под силу, — ну помоги мне, давай привстанем…
Она заглянула ему в лицо и охнула:
— Кадыр! Хабибулин!
Он обернулся, узнал Гулю и сделал попытку привстать, волоча по земле ногу. Тут только Гуля заметила, что вся его нога в крови и серая штанина от бедра до голенища стала чёрной от крови.
Острым ножом Гуля разрезала голенище сапога и сделала Кадыру перевязку.
Он грустно, даже как-то виновато смотрел на Гулю, словно хотел сказать ей: «Не так думал я воевать! Совсем не так!»
— Ничего, дорогой мой, — весело и ласково пообещала ему Гуля, — ещё повоюем. На, выпей!
Она отвинтила крышку фляги и приложила её к его сухим, воспалённым губам. Ей самой нестерпимо хотелось пить, и она угадала поэтому желание Кадыра. Он жадно припал к фляжке и пил захлёбываясь, пил так, словно ничего в жизни ему больше не нужно было, кроме этих освежающих капель воды.
Наконец Кадыр оторвался от фляжки и с облегчением вздохнул. Фляжка была пуста. Гуля смочила губы языком.
«Ну ничего, — сказала она себе, — потерплю».
Кадыр улыбнулся:
— Хорошо!
Ему стало легче — и от воды, и от сияния этих серых глаз, и от ласкового голоса, и от лёгкого прикосновения пальцев, бинтовавших ему ногу. И, повеселев, Кадыр сам приподнялся. Гуля вытащила его наверх и передала с рук на руки санитарам.
И вот машина погружена. Только бы довезти теперь до санчасти всех этих людей, мимо которых так близко прошла смерть.
— Едем! — радостно сказала Гуля бойцу-шофёру и вскочила на подножку кабины.
Машина затряслась на месте, зашумела и тронулась.
Гуля не отрываясь смотрела в небо. Высоко в чистой, безоблачной синеве показалась чёрная точка. Вот она приближается, становится всё больше и больше… Уже доносится с вышины далёкое гудение. Гуля не столько слышит, сколько угадывает этот противный, надрывающий душу звук: взу-у…
«Немцы!» — поняла Гуля.